Когда Эрвину Блюменфельду было десять, дядя подарил ему фотоаппарат – как игрушку, даже не предполагая, что подарок определит судьбу племянника. Свои снимки юный автор беспощадно кромсал, разбавляя их вырезками из журналов и делая дерзкие коллажи. Подросток ненавидел свое угловатое лицо с крупным носом и тонкими губами, так что спасался авангардными автопортретами. Сохранилось фото, на котором он в образе Пьеро сфотографировался щекой к зеркалу, получив одновременно изображение анфас и в профиль. Уже взрослым он будет фотографировать себя обнаженным с камерой вместо фигового листа, в масках, с бумажными пакетами на голове, с головами животных. Отражения, тени, иллюзии, наложения лиц, интрига и эпатаж – все это станет для него, одного из самых известных коммерческих фотографов середины XX века, основой творчества.

Эрвин Блюменфельд родился в Берлине 26 января 1897 года в зажиточной еврейской семье. Мама Эмма с еврейско-немецкой рачительностью занималась домом и детьми, а папа Альберт исправно исполнял свои обязанности управляющего партнера в компании по производству зонтов и тростей Jordan&Blumenfeld. Семья Блюменфельд, как и тысячи других еврейских семей в Берлине, выписывала модную прессу, ходила в театр и на выставки знаменитых художников, где Эрвин без смущения мог засматриваться на обнаженных Венер и Данай. Они-то и определили его увлечение обнаженной женской натурой. В шесть лет Эрвин пошел в гимназию, и одним из его новых знакомых стал ровесник Паул Ситрун, будущий арт-деятель и основатель Академии нового искусства в Амстердаме. В 16 лет отец Эрвина умер от сифилиса. Эту трагедию юноша переживал долго и мучительно, но все-таки нашел силы окончить школу. Но образование не продолжил – деньги в семье стремительно заканчивались, и Эрвин почувствовал, что для кармана опыт полезнее теории. Парень на три года устроился учеником продавца в отдел женской одежды в магазине Moses&Schlochauer.

Берлин тех лет, как и вся Европа, бурлил художественными течениями. Кубизм, фовизм и футуризм сплетались в магнетический клубок, притягивающий к себе таланты. Закадычные друзья Блюменфельд и Ситрун исключением не стали – они экспериментировали с фотографией, искали себя и тех, кому интересны их дерзкие художественные вкусы, которые парни прочно связали с дадаизмом, предвестником постмодернизма. Друзья стали завсегдатаями Café des Westens, где собирался цвет авангардного экспрессионистского движения, и там же Эрвин познакомился с известным дадаистом Георгом Гроссом, с которым будет дружить всю жизнь. Другим их новым знакомым стал писатель и музыкант Герварт Вальден, издатель журнала об экспрессионизме Der Sturm, переросшего в целую сеть с галереей и культурными вечерами. В 1917 году Ситрун отправился в Амстердам как представитель Der Sturm, а Эрвин – новобранцем на войну.

Двадцатилетний Блюменфельд стал водителем автомобиля скорой помощи, хотя водить не умел, а потом – бухгалтером полевого борделя у бельгийской границы, хотя и тут практики ему недоставало. Через год война ему порядком надоела, и он надумал дезертировать. «Я собираюсь сбежать из армии», – признался он матери. «Лучше умереть в окопах, чем быть предателем», – строго сказала она и тут же пересказала его намерения своему брату, немецкому националисту, а уже тот сдал парня полиции. От военного трибунала Эрвина спасло только то, что доказательств его планов не было. Чуть позже ему даже дали Железный крест, официально – за смелость, а на самом деле за то, что помог начальнику освоить французский.

Блюменфельд все-таки дезертировал, но в родительском городе оставаться не стал. Он, твердо решивший бежать от войны, перебрался в нейтральный Амстердам, поспешно объявил себя президентом дадаизма в Нидерландах и начал создавать новые коллажи, которые уже не были похожи на озорные юношеские работы. Свою зрелость Эрвин закрепил браком ­– в 1921 году он женился на двоюродной сестре своего друга Ситруна, Лене. Они были влюблены друг в друга еще с 1916 года и все эти годы вели романтическую переписку, которую Эрвин то и дело украшал дадаистическими коллажами.

Озабоченный необходимостью прокормить семью, где уже родилась дочь, в 1922 году Блюменфельд открыл магазин кожаных дамских сумок. По счастливой случайности в арендованном помещении обнаружилась маленькая темная комната, которую он быстро переоборудовал под фотостудию. Эрвин фотографировал покупательниц – нередко ню, – использовал их портреты в коллажах и выставлял их на витринах. С первого дня содержание магазина съедало все доходы, но удивительным образом его карьера фотографа пошла в гору именно благодаря этой скромной лавке. В 1932 году Блюменфельд сделал свою первую выставку в местной галерее, через два года его работы появились во французском журнале фотографии, а еще через год он переехал в Париж по приглашению выдающегося французского импрессиониста Жоржа Руо, с которым познакомился опять-таки благодаря своей лавке. Однажды туда зашла дочь художника, и Эрвин сделал ее портрет, который поразил даже такого опытного мастера, как Руо.

В столице европейского искусства у него больше не было лавки, но были клиенты другого рода – Блюменфельду начали заказывать портреты. Среди тех, кто позировал перед его камерой, был и Анри Матисс. Гонораром Эрвина была известность, но не деньги. Когда имя фотографа уже начало быть на слуху, его пригласили делать снимки и обложки для модных журналов. И он быстро согласился. Дело пошло так резво, что вопрос денег для Эрвина закрылся навсегда. По протекции знаменитого модного фотографа Сесила Битона он подписал контракт с французским Vogue в 1939 году и превратил модную рекламную фотографию в искусство. «Фотография – это способ создания визуальных образов, и поэтому не нужно ограничивать ее скучными документальными изображениями сэндвичей с ветчиной или раскрашенными пустыми девушками. К сожалению, те, кто решает, что увидит аудитория, ошибочно полагают, будто что-то нескучное интересно только избранной группе людей», – говорил Эрвин в одном из выпусков журнала Commerce Camera в 1948 году.

Конец 30-х – не лучшее время для старта творческой карьеры, если ты еврей и живешь в самом сердце Европы. Еще в 1933 году Блюменфельд затаил ненависть к Гитлеру и создавал пугающие коллажи с его портретами – один из этих снимков, соединенное с черепом лицо фюрера, американцы будут сбрасывать на Германию через 10 лет. Это было большее, что Эрвин мог сделать против Гитлера. А тот максимум, который Блюменфельд мог сделать для себя – спасти свои работы. Он, еврей с немецким паспортом в Париже, отдал два чемодана своих фотографий и негативов незнакомке в кафе на сохранение до лучших времен, но не смог оградить семью от нацистов. Жену с сыновьями посчитали голландцами, то есть гражданами страны-союзницы Германии, а самого Эрвина и его дочь – немцами, и всех их отправили в разные лагеря для интернированных. Когда правительство маршала Петена начало сотрудничать с нацистами в 1940 году, Блюменфельдов выпустили, но перед ними замаячил новый лагерь – лагерь смерти. Они чудом получили визы и через три месяца, проведя большую часть пути в очередном лагере для интернированных, оказались в Нью-Йорке.

Эрвина сразу же перехватил Harper’s Bazaar, и Блюменфельд выставил условие – от экспериментов не откажется. В 1940-х и 1950-х его работы появлялись и в других журналах – Vogue, Look, Life, Seventeen, Glamour, House&Garden, Cosmopolitan и Popular Photography, Kaleidoscope в США и изданиях Британии и Швейцарии. Эрвин всегда был революционером и любил шокировать – женщин на своих снимках, которые теперь становились обложками, он все чаще растворял в пространстве. На самой известной его обложке для январского Vogue 1950 года остались только красные губы и глаза с гордой бровью. Но иногда он делал героинь даже слишком яркими – в рекламе в 1952 году для сети супермаркетов Dayton Department он снял темнокожую модель, первой принявшую участие в американских показах моды. По решению арт-директоров, которых Эрвин называл «жоп-директорами», она была крайней из пяти девушек на снимке, чтобы читатели – в случае негодования – могли аккуратно оторвать ее изображение. А вот других его моделей рады были видеть все – это были звезды кино Грейс Келли, Одри Хепберн, Люсиль Болл, Бетт Дэвис и Марлен Дитрих на закате славы.

В 1955 году Блюменфельд завершил сотрудничество с Vogue, хотя потом еще периодически снимал для журнала, взялся за автобиографию, Eye To I, и готовил альбом с сотней своих лучших фото, только четыре из которых имели отношение к модному миру. Параллельно он пробовал снимать первые рекламные фэшн-ролики и делал рекламные фото для вечных соперниц Элизабет Арден и Хелены Рубинштейн. Блюменфельд грустно отмечал, что работа с коммерческими проектами сродни проституции, но соглашался на новые и новые контракты. Его эра, как и жизнь в целом, заканчивалась, и это было невыносимо.

Блюменфельд обладал неказистой внешностью, но при этом такой харизмой, что на раз покорял женщин всех возрастов. Он позволял каждой даме перед объективом чувствовать себя «дорогой гостьей в его студии», вспоминает 86-летняя Кармен Делль’Орефиче, модель с самой длительной карьерой. Мелкие интрижки были для него обычным делом и не вредили ни карьере, ни семейной жизни. Но когда в 1947 году в его жизни появилась юная стилист и фоторедактор Кэтелин Леви-Барнетт, он был не в силах скрывать чувства от жены и на семь лет ушел из семьи. Лена это приняла. Она искренне считала его великим художником, не меньше Дали или Пикассо, а себя – его половиной, и приняла его решение с уважением. Кэтелин, которая стала агентом Эрвина и помогла заключить множество контрактов, осталась в их семье навсегда. Вскоре она влюбится в молодую копию Эрвина, его среднего сына Генри, и выйдет за него. Старший Блюменфельд дико ревновал, но заставил себя успокоиться – как-никак Кэтелин все-таки оставалась с ним, пусть и в новом качестве.

В начале 60-х в жизни легендарного фотографа появилась еще одна любовь – 22-летняя ассистентка Марина (Эмма) Шинц, отец которой в свое время лечил Гитлера от онкологических проблем. На эти отношения больная и разбитая вечными изменами мужа Лена закрывать глаза уже не стала. В 1967 году она написала Эрвину: «Ни наше прекрасное прошлое, ни наши замечательные дети и внуки не помогли нам жить вместе в гармонии. Я не могу страдать больше ни дня. Поэтому наконец-то должна признать, что было бы лучше, если бы ты женился на Эмме. Ты не хочешь быть старым со мной, ты хочешь быть молодым с Эммой». Их брак рухнул.

В июле 1969 года вместе с Мариной Блюменфельд сбежал в Рим. В полуденную жару он, немолодой человек с больным сердцем, два раза поднялся и спустился по Испанской лестнице. Никаких таблеток с собой он предусмотрительно не взял – не хотел испортить себе сердечный приступ. В тот же день Эрвин Блюменфельд, фактически совершивший самоубийство, умер на руках своей молодой любовницы Марины. Прошли годы, и семья его простила. В 2013 году в память об Эрвине его внук Реми вместе с режиссером Ником Уотсоном сняли пронзительный и честный документальный фильм «Эрвин Блюменфельд: человек, который снимал прекрасных женщин».