Наши родители были алкоголиками, они мешали нам буквально во всем, что мы делали, чем мы были увлечены, издевались над нами, давали нам понять, что мы – пустое место, и все это – из-за их собственных предубеждений и жизненных неудач. По правде говоря, они вышли из того поколения, в котором быть евреем считалось чем-то плохим, зазорным и даже смертельно опасным, так что, я до определенной степени могу их понять и даже могу прочувствовать, как тяжело в действительности им было выжить в этом мире. С другой стороны, именно из-за этого они пытались посеять в нас столько сомнений и негатива, и именно поэтому мой ответ им в свое время был очень резким: «Да пошли вы! Я не собираюсь быть тем, кем вы хотите меня видеть. Я не могу себе позволить чувствовать то, что вы пытаетесь мне навязать – что я ничего не стою в этой жизни, и что моя музыка и все то, чем я живу, – всего лишь куча мусора. Вы не понимаете и никогда не пытались понять то, что я делаю, но я собираюсь продолжать делать то же, что и делал раньше».
Да, у меня всегда была эта вера в себя. Та самая вера в себя, которой не достает очень и очень многим. У моего старшего брата, например, такой веры не было, и в определенном смысле именно наши родители виноваты в этом. Он так и не смог воплотить в жизнь свои мечты. Он тоже хотел быть музыкантом, но что для этого требуется? Прежде всего, для этого нужно иметь в себе уникальное сочетание усердия, любви к тому, что ты делаешь, и непоколебимой уверенности в своей правоте, даже если все вокруг твердят, что все, чем ты живешь, все, что ты делаешь, – это полная чушь.
Знаешь, ведь у нас у всех в ушах есть тот самый тихий навязчивый внутренний голос, постоянно нашептывающий: «А может, ты все-таки не настолько хорош, чтоб заниматься именно этим делом?». У всех у нас он есть, да. Но артист все-таки должен уметь подавить этот голос и противопоставить ему на другой чаше весов свое умение и свое творчество. Ты всегда должен оставаться верен своему творчеству, верен тому, что делаешь, в особенности – в этом мире, который в массе своей не понимает и не принимает искусство в принципе. В особенности – если то, что ты делаешь,– это что-то новое и непохожее ни на что.
Именно поэтому я терпеть не могу музыкальных критиков. Они совершенно не понимают, что значит для артиста быть на сцене, они совершенно не понимают, что значит для музыканта постоянно отдавать и отдавать зрителю и практически ничего не получать взамен. Даже аплодисменты и похвалы в стиле «Ничего себе, всем так понравилось, и ведь это было действительно здорово!» – все это совершенно не соответствует тому количеству энергии, которая так необходима музыканту на сцене, и тому количеству любви, которую ты выплескиваешь на концерте в зал.
Ты все время отдаешь, отдаешь и отдаешь – может быть, именно в этом и есть смысл жизни артиста. Но люди вокруг не желают этого понимать. Они думают, что нам скучно, и мы просто играем в такие игры на сцене, и вот они смотрят на нас и завидуют. А все потому, что у большинства из них есть какая-то каждодневная работа, которую они втайне ненавидят, а потому думают, что работа музыканта – это сплошной кайф на сцене. Но ведь на самом деле, это не так просто, как может показаться, – вырвать себя из той промывки мозгов, которая нас повседневно и повсюду окружает, это не так-то просто сказать «нет» всему тому, чему твои родители пытались научить тебя с самого детства, всему тому, что общество пытается навязать тебе ежедневно. Ты знаешь, каково это? Я ведь не собираюсь жениться, и я не собираюсь покупать себе дом, и я даже не собираюсь покупать себе машину. Я не собираюсь себя гнобить ради каких-то десяти тысяч долларов в месяц, я предпочитаю быть свободным человеком и просто хочу спокойно жить в своей маленькой уютной квартирке. Я предпочитаю не иметь детей, и я хотел бы сделать шаг в сторону и максимально отдалиться от всех этих общепринятых стандартов и той самой «сладкой мечты», которой наше правительство пытается кормить общество, чтобы сделать его кротким и послушным, а затем спокойно и без помех играть в свои бессмысленные политические игры.
— Не кажется ли тебе, что музыканту гораздо труднее выжить в современном мире, чем это было ранее?
Да, мне кажется, что сегодня все гораздо тяжелее. Был недолгий период, когда искусство и коммерция переплетались в весьма странных и причудливых формах. Что было замечательно в 50-х и 60-х – так это то, что было действительно огромное количество прекрасных музыкантов. Но мне не кажется, что в действительности их было не намного больше, чем сейчас, просто искусство и коммерция переплетались таким образом, что хорошие музыканты были более известны в народе и более почитаемы, чем сейчас.
Тем не менее, сейчас – отличное время для музыки. Только один «Цадик» (рекорд-лейбл Джона Зорна) выпустил более 400 дисков. Мы выпускаем 40-50 записей в год, существует огромное количество действительно интересных вещей, проблема лишь в том, что все это распространяется как «андеграунд».
Почему джазовые музыканты в 50-х и 60-х достигли такого технического совершенства? Да потому что когда они получали свою работу, они вынуждены были играть подряд по 3 месяца, каждый день по 3 «сета» – и все в одном и том же месте! Не то, что сейчас – то тут концерт, то там, то беготня с чемоданами из города в город без еды и сна… Я понял это, когда собрал свой джазовый состав «Масады» в 1993-м, и мы играли в кафе Могадор ежедневно в течение месяца, и при том играли совершенно бесплатно! Именно так мы стали играть действительно хорошо.
А уж затем я немного отдохнул и сосредоточился на написании музыки для «Масады«.На данный момент «Масада» – это цикл сочинений, состоящий из 3-х томов. В первом томе – 205 композиций, которые я написал в течение 4-х лет. Впоследствии, после длительного перерыва, я вернулся к написанию сочинений для этого цикла, и мне удалось написать еще 100 композиций за месяц, в следующем месяце я написал еще 100, и за третий месяц – еще окола ста, так что в сумме получилось 316 композиций. Причем, это действительно очень хороший материал. Ты спросишь, и как же это у меня получилось? Ведь невозможно себе даже представить, что ты делаешь все это сам, и вот именно тогда ты приходишь к несколько странному выводу, что все эти штуки – они, в некотором роде, сверхъестественные и чем-то сродни волшебству. Ты чувствуешь, что музыка пишется сама по себе, а ты сам даже где-то не здесь.
Много позже, когда я посмотрел на все то, что у меня получилось, и, почитав несколько книг по Каббале и нумерологии, я понял, что композиций в моем цикле должно быть 613 – по числу заповедей в книге Рамбама. И тогда я решил написать третий том цикла, чтобы окончательно завершить его…
Я уже не помню точно, где именно прочитал про психологию спорта. Это писал какой-то психолог, который работал со спортсменами над преодолением психологических барьеров для достижения очень высоких спортивных результатов. Так вот, среди его профессиональных терминов было нечто, что он называл «областью достижений» – состояние, когда спортсмен психологически сливается с окружающим его миром и теряет собственное «я», состояние, в котором чувство времени спортсмена не соответствует тому, как чувствуют время другие люди. При этом твои цели и твои возможности становятся одним неделимым целым. Мгновенный результат, получаемый при таком психологическом состоянии – это то, что ты совершенно четко знаешь, что «правильно», а что нет. И вот именно так я себя ощущаю, когда пишу музыку, и это же ощущают очень многие музыканты, когда импровизируют. Это словно бы ты совсем не здесь, не в этом мире, но при том – это происходит, и то, что происходит, – оно самое что ни есть реальное, самое «настоящее».
— Что вообще заставило тебя обратиться к твоим еврейским корням в твоей музыке, да и в жизни?
Почему это так удивительно, что еврей, наконец, решает идентифицировать себя с еврейством? Почему вдруг весь мир так удивился, когда это случилось со мной? Не знаешь? У меня тоже нет ответа.
Я пережил очень много неприятных моментов после того, как фактически заявил миру о своем еврействе. Все вокруг начали возмущаться, почему же я раньше скрывал, что имею еврейские корни. «Почему он скрывал от нас, что он еврей, на протяжении стольких лет? Он же циник, и, может быть, сейчас ему выгодно выставить себя евреем, и это своего рода новая маркетинговая политика? Грамотный рыночный ход?», «Зорн всегда очень внимательно следит за тем, что нужно потребителю». Я вдруг стал в их глазах евреем, пытающимся продать свое еврейство. (Смеется, потирает руки, и говорит зловещим голосом «Ха-ха-ха»). Да-да, можно было говорить именно об их антисемитизме, это было совершенно удивительно. Вот вы, израильтяне, очень сильно в этом смысле от нас всех отличаетесь, потому что у вас действительно нет проблем с вашей самоидентификацией – вы в точности знаете, кто вы, и где ваши корни.
То, что я прожил в Японии 10 лет – именно это помогло мне в обнаружении собственных корней. Я окунулся в тамошнюю культуру без всякой задней мысли о том, чтобы что-то получить от нее взамен. Я полностью и без оглядки, совершенно бескорыстно, отдался японской культуре, которая была для меня очень важна и интересна. Просто встал и поехал туда – чтоб писать там музыку, чтоб встречаться и играть с интересными мне музыкантами, да, в конце концов, чтобы там меня приняли как своего… И меня, конечно, там не приняли, видимо, потому, что я аутсайдер по жизни. Именно это заставило меня задуматься о том, где же на самом деле мои корни, кто я такой, к какой культуре принадлежу… Выучи еще один язык (Зорн свободно владеет японским) – и это поможет тебе глубже и лучше понять язык твой собственный.
Сама ситуация – «еврей в Японии» – именно она привела меня в итоге к пониманию, насколько я все-таки принадлежу своим еврейским корням. Все это заставило меня серьезно задуматься о том, кто же мне действительно близок, кому близок я, и вдруг мне стало совершенно ясно, что в течение всей моей жизни большинство моих самых близких друзей были евреями. Почему? Есть ли этому причина? Я вырос с тем, что наши родители стремились в своих детях уничтожить все, что так или иначе было связано с еврейством, потому что, как я уже сказал, для их поколения быть евреем было фактически смертельно опасным. Тем не менее, именно это повлияло на то, что моя собственная самоидентификация вдруг стала для меня очень важной. Это стало тем, что я не захотел скрывать от других, и я всерьез начал задумываться о смысле своего еврейства. Я начал носить цицит (Зорн почти всегда ходит в брюках военного образца, в футболке и кожаной куртке, из под которых свисает цицит) и футболки со Звездой Давида, мне хотелось, чтобы люди вокруг знали, что это очень важные вещи для меня, и мне хотелось, чтобы это стало важным и для остальных.
Как ты сам сказал, «я горд тем, кто и что я есть». Да. Но тот факт, что я горд чем-то, еще не значит, что я смотрю на всех остальных или на кого-либо свысока. Это, кстати, еще одна ошибка окружающих. Когда ты говоришь им «Я – еврей, и этим горд», они почему-то считают, что ты говоришь им «Я – самый лучший, а все остальные – дерьмо», но ведь это не так! Мы живем все в одном обществе, мы все любим друг друга, да и вообще, социальные отношения – для меня очень важная штука, без них невозможно обойтись ни в этом сумасшедшем городе (Нью-Йорк), ни в той работе, которой я занимаюсь, ни в музыке. На самом деле, в музыке есть вообще все.
Кстати, вот у меня есть прекрасная аналогия. Допустим, я ем йогурт, и я кладу ложку меда в него, но не перемешиваю, и беру понемногу как оттуда, так и отсюда. Мне нравится, когда эти вещи разделены между собой, мне нравится их есть по отдельности, но я не люблю их смешивать.
Это в точности как моя музыка, я ее очень четко разделяю. Есть рок-музыка, есть импровизационная музыка, есть классическая музыка – все предельно четко классифицировано. В точности так же я воспринимаю и весь мир. Люди привыкли считать США местом, где смешивается все и вся, одной большой кастрюлей, в которую нас всех бросили и в которой мы варимся, став одной единой нацией. Все это чушь собачья. Скорее, наша страна похожа на мозаику – мы все разные, разного цвета, но живем все вместе в мире и согласии.
Мне кажется, что мир прекрасен, и я действительно люблю людей. Люди – это и есть весь мир для меня. Если я куда-либо еду, в действительности мне не очень хочется ехать в это место, если там нет у меня друзей. Я не из тех, что стремятся объехать весь мир лишь для того, чтоб увидеть красивые места тут и там. Места для меня – это живущие в них люди, да и музыка для меня – это люди. Вся наша жизнь – это люди. И если другие будут чувствовать так же, наш мир станет местом, в котором будет легче жить.
Все, что я пытаюсь сделать в своей жизни, в своем творчестве – это оставить миру что-то прекрасное, что-то осязаемое, что-то, что сделает наш мир хоть немного лучше. Ты можешь сделать что-то такое только в том случае, если у тебя будет порядок в твоем собственном доме. Так вот, я сейчас в процессе наведения порядка у себя, в первую очередь. Это касается всего в твоей жизни. Например, ты едешь домой в такси, и если ты попытаешься поговорить с водителем по душам, настроишься на его волну, то даже эта твоя маленькая интеракция с ним будет чем-то действительно стоящим, что ты сделал в своей жизни. И если ты себя будешь вести так с каждым человеком, которого ты повстречаешь на своем пути, я убежден, что мир станет немножечко лучше. И это именно то, что я пытаюсь сделать в своей жизни, своей работой, своей музыкой. Сделать мир лучше.
