Его всегда считали одесситом, но он был киевлянином, родился в самый разгар Гражданской войны в 1922 году. Был младшим сыном сапожника, который слишком рано умер и оставил без попечения семерых детей. Боре на тот момент было всего четыре года. Времена шли несладкие, голод добивал жителей городов и деревень, и каждый крутился, как умел. Боря научился в школе. В рамках общественной нагрузки он изымал у одноклассников корнеплоды, крупы и даже макароны – якобы для посадки. Сам же забирал их домой и варил из них суп на всю большую семью. Потом говорил соратникам: «Бывает такое – неурожай». На подобные штуки он вообще был очень предприимчив. Из школы Борю в итоге выгнали, но он, надо думать, не шибко расстроился – через несколько дней уехал с цыганским табором.

Цыгане днём гадали и воровали, ночью пели песни и танцевали у костра – как тут не загореться чем-нибудь творческим? Из табора Боря вышел готовым артистом. Танцевать его, впрочем, научил ещё брат, но табор зажег в нем какую-то специальную лампочку. Зрителями первых выступлений стали торгаши и блатная публика на еврейском базаре в Киеве по вечерам. Блатных он запомнил как очень чуткую и благодарную публику. Он выделывал в плясе что-то цыганское, оттаптывал «Яблочко», стучал чечётку и читал куплеты, за что иногда получал монету от кого-то из зрителей или какую-нибудь еду. Для вечерних выступлений репертуар скоро пришлось расширять, потому что лица перед сценой не менялись – всё те же воры и проститутки. Зарабатывал он и остальными способами: торговал ирисками, папиросами, был помощником у маляра, кровельщика и водопроводчика.

Повзрослев, Боря Сичкин поступил в Киевское театральное училище и на улицах больше не выступал. После работал в Ансамбле песни и пляски Украины, а в какой-то момент Павел Вирский пригласил его танцевать в Ансамбль песни и пляски Киевского военного округа. Так Боря перешёл на хореографическую службу. Был самый канун войны, и его направили во фронтовой ансамбль. Он никогда и не скрывал, что куплеты читает намного лучше, чем воюет. Медаль «За боевые заслуги» получил в знак признательности от военного руководства за исполнение «камаринского», сам писал. Впрочем, у него были ещё медали: за оборону Сталинграда и Киева, за освобождение Варшавы и Праги, за взятие Кенигсберга и Берлина.

Задачи фронтового ансамбля не ограничивались песней и пляской, хотя ансамблисты и были сугубо штатными, понятно, людьми. Часто ещё и в возрасте. В любой день они выполняли какие-нибудь оборонные или стратегические поручения командования: патрулировали улицы, несли караул, сопровождали эвакуированных. Когда стояли под Лодзи, Боре Сичкину довелось поработать комендантом в публичном доме, там он обнаружил, что проститутки – самые честные из людей, и мир его ещё раз подвинулся. В его воспоминаниях сохранились довольно яркие моменты, связанные с переживаниями войны. Там же он рассказывает, как мародёрничали солдаты, как «ходил на это дело» он лично и как естественно это воспринималось военным руководством.

После войны Боря стал солистом Ансамбля песни и пляски имени Александрова, откуда его уволили, по его же словам, за «пропаганду религии» ещё в конце 40-х. До середины 60-х он оставался артистом Москонцерта, принимал участие в театре пародии Виктора Драгунского «Синяя птичка» с его основания и до закрытия в 1958 году. Продолжал довольно активно сниматься в кино – играл артистов и жуликов, конферансье и администраторов, дважды сыграл Брежнева.

Сыграл он и в «Неуловимых мстителях» – собственно, оттуда и пошла молва об его одесском происхождении. Буба Касторский – энергичный и находчивый, остроумный куплетист, ангел-хранитель четырёх красных дьяволят, разоблачающих банду белогвардейцев. Зрители Бубу запомнили и полюбили. До сих пор добрым словом вспоминают, а уж на момент выхода картины она была так же популярна, как «Гарри Поттер» или «Пираты Карибского моря» сегодня. Большой успех первого фильма стал причиной появления второго, в финале которого Буба героически погиб.

Через пять лет, после ещё десятка с лишним лент, Боря был арестован по обвинению в хищении госимущества, целый год просидел в Тамбовской тюрьме, после чего был освобождён за недоказанностью улик. Следствие длилось ещё несколько лет и закончилось ничем. В тюрьме, кстати, он лишний раз убедился в высших зрительских качествах воров, бывал на почётном положении и во все глаза наблюдал характеры и сценки из жизни. Когда уже в свою эмигрантскую бытность он станет подниматься на сцену ночных клубов на Брайтон-Бич, все это ему очень пригодится.

Мысли об эмиграции окончательно сформировались там же, в Тамбовской тюрьме: «Я должен был бежать. Бежать от глупости, тупости, скудоумия, ограниченности и фарисейства… Словом, от всего того, что можно назвать гораздо лаконичнее и понятнее: СОВЕТСКАЯ СИСТЕМА». Писал, что подавая бумаги на отъезд, был на грани нервного помешательства, но по прошествии 11 лет жизни в США жалел лишь о том, что не вывез из СССР советских денег, чтобы обклеить «десятками» стену в своей нью-йоркской квартире, устроив там ленинский уголок.

В Союз кинематографистов СССР ему в своё время так и не удалось вступить, несмотря на участие более чем в 30 фильмах, а вот на вступление в аналогичную организацию в США ему потребовалось 5 минут. Он не был склонен идеализировать дядюшку Сэма, но уважение к человеку чисто на бытовом уровне не может не подкупать. Он довольно активно, насколько позволяли годы, кинулся в новую жизнь, редактировал эмигрантские журналы, выступал. Последние годы жил в очень скромном многоквартирном доме и там же умер в 2002 году. Ныне, по настоянию жены, его прах покоится в колумбарии на Ваганьковском кладбище в Москве.

По Стране Советов он всё-таки скучал. В Америку отказалась ехать тёща Сичкина, и нужно было разменивать квартиру. Обмен должен был быть одобрен на собрании кооператива жильцов, в который входил и советский композитор Марк Фрадкин, тот самый, что написал песню про «Нежность». И Фрадкин по поводу этого обмена суетился больше всех, потому что имел на квартиру виды. Вёл себя, по описаниям, совсем некорректно, на заседании по этому вопросу высказался так: «Товарищи, нам надо решить вопрос об обмене Сичкина в связи с тем, что он бросает нашу Родину, плюет на все то, что сделала для него эта страна, и хочет выгодно переметнуться на Запад».

Это выступление раззадорило Бориса Михайловича на ироническую месть. Первое письмо Фрадкину он выслал из Вены. Писал что-то двусмысленное об их якобы совместной с Фрадкиным контрабанде, что, дескать, перевёз всё удачно. Давал советы Фрадкину и распоряжения. Фрадкин отправился с письмом в КГБ и с дрожью в голосе заявил, что не понимает, о чём ему пишет Сичкин. Проверив архивы, справки и донесения, следователи убедились, что Фрадкин действительно чист. И над следующим письмом Сичкина ржали уже в голос: «Сразу по делу: твою капусту и рыжье получил, но с летчиками больше в долю не падай – они засветились. Канай в Севастополь, свяжись с кентами и попробуй зафузить моряков атомных подводных лодок». Третье письмо Сичкина заканчивалось так: «Тебя все помнят и ждут, а твою знаменитую шутку – “Если бы Фаня Каплан закончила курсы ворошиловского стрелка, мы намного раньше избавились бы от этого картавого фантаста” – здешние артисты читают со сцены. С нетерпением ждем встречи. 3ай гезунд апдетер Мотл Фрадкин! Целуем, Наум, Фира, Бася, Абрам и тетя Рахиль! P.S. Будете ехать, пусть Рая не глотает камни…»

В начале 60-х годов президент Египта Гамаль Абдель Насер решил поднять военную промышленность страны силами немецких ученых. Лучшие умы Германии были перевезены в Каир и загружены работой по созданию новых самолетов, ракет и даже ядерного оружия. Первыми, на кого должна была обрушиться будущая военная мощь Египта, были, конечно же, израильтяне. Прознав об этом, руководство «Моссада» начало одну из самых известных своих спецопераций под названием «Дамоклов меч». В операции были задействованы десятки людей, которым в итоге удалось саботировать египетский проект по разработке баллистических ракет. Немалую роль в этом сыграл агент Вольфганг Лотц, прозванный за свою высокую эффективность «глазами Тель-Авива в Каире».

Актер в душе

Будущий разведчик родился 21 января 1921 года в немецком городе Мангейм. Он был выходцем из творческой семьи: его отец Ганс, немец по происхождению, был директором берлинского театра, а его мать Елена, еврейка, была в этом театре актрисой. В дальнейшей судьбе Лотца немалую роль сыграло его театральное воспитание, благодаря которому он смог втереться в доверие к высшим военным чинам Египта.

Когда в 1933 году к власти в Германии пришел Адольф Гитлер, отец Лотца вступил в нацистскую партию. Елена не могла принять такой выбор мужа и, забрав с собой сына, переехала в Палестину. Там мальчик взял себе еврейское имя Зеев Гур-Арье. Он учился в сельскохозяйственной школе мошава Бен Шемен, параллельно занимаясь верховой ездой. Лотц настолько преуспел в своем хобби, что получил прозвище «Сус», что в переводе с иврита означает «лошадь». Также молодой человек всерьез увлекся изучением иностранных языков: он в совершенстве овладел ивритом, немецким, английским и арабским.

В 1937 году, в возрасте 16 лет, Лотц был принят в подпольную организацию «Хагана», которая поручила ему охрану единственного автобуса, довозившего детей из близлежащих еврейских районов в школу в Бен Шемен. С началом Второй мировой войны юноша вступил в британскую армию и воевал против танковой армии «Африка» фельдмаршала Эрвина Роммеля. Позднее Лотц служил в британской армии в качестве военного переводчика, а в 1948-1949 годах принимал активное участие в Войне за независимость Израиля. В это время он и попал в поле зрения «Моссада» – высокий голубоглазый блондин, общительный, стойкий к алкоголю. В общем, идеальный шпион.

В 1956 году «Моссад» предложил Лотцу работу: он должен был сыграть бывшего немецкого офицера. Для проработки образа агента отправили на год в Западную Германию. Происхождение отца позволило Лотцу получить официальные документы, поэтому его кураторам не пришлось даже подделывать удостоверение личности. Детали легенды, придуманной руководством «Моссада», переплетались с биографией самого Лотца – дескать, воевал он в 15-й танковой дивизии Роммеля. После соответствующих изменений в биографии агент был готов к работе «в поле».

Коневод в Каире

В декабре 1960 года Лотц прибыл в Геную, откуда в начале 1961 года перебрался в Египет. Щедрое финансирование из Израиля позволило ему открыть в Каире школу верховой езды, которая быстро набрала популярность среди высокопоставленных египетских полицейских и военных. Шпион не скупился на богатые приемы в честь новых друзей. Как-то начальник финансовой службы израильской разведки, ознакомившись со счетами из Египта, в шутку назвал Лотца «агентом в шампанском». Эта кличка приклеилась к нему, в связи с чем он так и назвал свою книгу мемуаров – «Шпион в шампанском».

Однако все траты «Моссада» окупились сторицей: в кратчайшие сроки Лотц сблизился с шефом египетской полиции Аль-Гаухарбом, несколькими старшими офицерами, а также с бывшими нацистами, обосновавшимися в Каире – в частности, с помощником Геббельса Иоганном фон Леерсом и доктором Эйзеле. Большую роль в укреплении связей сыграл его образ убежденного антисемита.

Через полгода после переезда в Каир Лотц на короткий срок выехал из страны – «уладить дела в Европе». Вернулся он уже не один, а с немкой Кларой Вальтрауд, на которой женился через две недели после знакомства. Нюанс был в том, что Лотц уже был женат. Его первая жена, впрочем, встретила новость стоически – думала, что брак с Вальтрауд вынужденный и является прикрытием, придуманным израильской разведкой. Однако это было не так – Лотц мало того что влюбился в другую женщину, так буквально сразу рассказал ей о том, что шпион. Ему повезло, что Клара оказалась женщиной честной, новоиспеченная супруга поддержала и стала активно помогать в его работе. Но руководство «Моссада» было, конечно, возмущено столь дерзким и беспринципным поведением своего агента. При этом никакого наказания все-таки не последовало – слишком ценен был Лотц для разведки.

Деятельность Лотца действительно приносила серьезные результаты. Вскоре ему удалось составить полный список немецких ученых, а также их родственников, работавших над ракетной программой Египта. Благодаря работе агента всех их удалось отстранить от работы: кто-то отказался продолжать из-за угроз, кто-то был убит в результате доставки посылок с взрывчаткой. Как выяснилось позднее, многие письма с угрозами писал лично Лотц. Он же хранил у себя дома серьезные запасы взрывчатки.

Кроме того, шпион сумел добыть сверхсекретную информацию о проекте № 333, в соответствии с которым создавалась система электронного контроля за полетами египетских ракет.

Однажды Лотц сумел спасти от неминуемого краха другого израильского шпиона. На одном приеме он познакомился с женой немецкого археолога Кэролайн Балтер, которая слишком активно интересовалась деятельностью немецких инженеров и конструкторов. Перебрав с алкоголем, женщина стала говорить на идише, которого, по легенде, не могла знать. Позднее Балтер оказалась в гостях у одного из сотрудников ракетной программы. Пока его жена готовила ужин, шпионка зашла в кабинет конструктора и стала делать фотографии секретных документов. За этим занятием ее и застала хозяйка квартиры. От неминуемого ареста Балтер спасла телеграмма Лотца: он сообщил руководству, что шпионка находится на грани провала. Уже на следующее утро Балтер удалось улететь из Египта.

Благодаря непоколебимой уверенности в себе и установившимся связям Лотцу удалось побывать даже на военной базе, «по случайности» расположенной недалеко от его ипподрома. Дело было так – Израиль запросил у Лотца сведения об этой базе, и он, недолго думая, взял супругу, сел в автомобиль и на полной скорости помчался туда. По дороге он проигнорировал запрещающий знак и остановился, лишь когда его машина оказалась заблокирована египетскими солдатами. Представ перед командующим военной базы, Лотц заявил, что ехал с супругой на пляж, а свое попадание на базу объяснил «ошибкой» и «неверным поворотом». Затем он потребовал связаться с генералом полиции Фуадом Османом и полковником Мохсеном из военной разведки, и те заявили, что знакомы с Лотцем, так что переживать нечего. Впечатленный серьезными знакомствами неожиданного гостя, командующий предложил провести экскурсию по военному объекту, показав расположение всех боеголовок. Так, менее чем за несколько часов, Лотц перевыполнил задачу.

В 1964 году агент с помощью своих связей сумел открыть ипподром прямо на территории военной базы в Абассии, а затем еще один – в дельте Нила, рядом с полигоном, где испытывались ракеты класса «земля-воздух».

Конец «шпиона в шампанском»

Постоянный успех постепенно стал усыплять бдительность агента. Упиваясь собственной важностью, Лотц решался на все более рисковые операции, передавал все большие объемы информации, забывая о мерах предосторожности. В итоге его сгубило то же самое, что когда-то сгубило другого легендарного израильского разведчика Эли Коэна – египетские разведчики смогли засечь передатчик Лотца благодаря помощи коллег из советского ГРУ. 22 февраля 1965 года Вольфганг Лотц, его жена и ее родители были задержаны египтянами.

Понимая бесперспективность своего положения, Лотц избрал верную тактику: он признался в работе на «Моссад», но до последнего утверждал, что он действительно немецкий офицер, который просто-напросто польстился на значительное вознаграждение со стороны израильской разведки. Его внешность и тот факт, что он не был обрезан, сыграли в пользу агента. Родители жены были отпущены, а сами супруги избежали смертной казни. Напомним, что примерно в то же время – если быть точными, 18 мая 1965 года – Эли Коэн, не сумевший опровергнуть свое еврейское происхождение, был публично повешен в Сирии по тому же самому обвинению.

В ходе закрытого судебного процесса, длившегося больше месяца, Лотц и его жена Вальтрауд были признаны виновными в шпионаже в пользу Израиля и приговорены к пожизненному заключению. Египетский суд так и не решился казнить немецких граждан, опасаясь скандала. Три года спустя Лотцы и еще восемь израильских агентов были обменяны на девять генералов и 500 офицеров, взятых в плен в ходе Шестидневной войны.

После освобождения из тюрьмы судьба Лотца сложилась не слишком успешно. Через несколько лет его возлюбленная Вальтрауд скончалась от болезни. Его предпринимательская карьера также потерпела фиаско: его школа верховой езды, открытая в Тель-Авиве, вскоре погорела и закрылась. Затем закрылось и частное агентство, открытое им в Лос-Анджелесе. После смерти Вальтрауд Лотц перебрался в Мюнхен, где скончался 13 мая 1993 года.

Несмотря на спорные особенности характера, в числе которых была тяга к роскоши, излишняя самоуверенность и любвеобильность, Вольфганг Лотц остался в истории израильской разведки одним из самых эффективных шпионов. Благодаря ему развалилась ракетная программа Египта, которая грозила уничтожением тысячам жителей Израиля. Благодаря полученной им информации еврейскому государству удалось одержать верх в Шестидневной войне.