wrapper

Стрічка новин

Has no content to show!

Мишка-одессит

В солнечной и счастливой Одессе ему удалось прожить семь первых лет, потом началась война. Мать немцы расстреляли, отца, еврея, спасли священники. За то, что выжил – сослали в Казахстан. Как жернова истории перемалывали людей и где оставалось место для радости, вспоминает Михаил Бродский.

Работая над своими воспоминаниями, Михаил Бродский, скорее всего, не задумывался, что пишет книгу о силе человеческого духа – такое видно только со стороны. Перед нами разворачивается судьба человека, детство которого раздавили безжалостные колеса истории. Но эти колеса не смогли раздавить всю его жизнь. Напротив, начиная с отрочества героя-повествователя, мы видим путь человека удачливого, чьи таланты легко находят среду для своего воплощения. Но в этом и есть победа над палачами – не сломаться, сохранить лёгкий нрав и чувство юмора, но не забыть ничего и суметь рассказать людям о страшном.

С самого начала судьба маленького Миши Бродского складывалась двояко. С одной стороны – рождение в солнечной и счастливой Одессе 30-х, где любящие родители, блестящие юристы Ольга Яковлевна Барановская и Яков Борисович Бродский, бабушка с куриным бульоном и велосипед на день рождения. С другой – клеймо незаконнорожденного, в те годы вполне ощутимое, несмотря на борьбу советской власти с этим предрассудком. В интеллигентной еврейской среде незамужняя мать и живущий на две семьи отец осуждались особенно сильно.

 

 

И всё-таки до семи лет счастье и любовь близких ощущаются куда сильнее социальной неловкости. А после стало не до стеснений. Началась война, заставшая Мишу и его маму на даче. «На стенах домов появились плакаты: “Одесса была, есть и будет советской”. Одесситы, умеющие правильно читать советские лозунги, поняли, что враг скоро войдет в город. В повседневный лексикон прочно вошло новое слово – “эвакуация”», – пишет Михаил Бродский о первых днях войны.

Ольга Яковлевна смогла достать билеты на теплоход «Ленин». Родители её оставались в Одессе, отец её сына – вместе со своей «законной» семьёй – тоже. Вот почему в последний момент она эти билеты сдала: «Через два дня в Одессе стало известно, что немецкие самолеты бомбили теплоход “Ленин” в открытом море и он пошел ко дну. Погибли почти все, многие сотни людей, в том числе и друзья нашей семьи». До войны Миша и не знал, что он – еврей. И, наверное, было бы лучше, если бы он оставался в неведении и тогда, когда их с матерью забрали полицаи. Мама наказала мальчику ни за что не признаваться, что он «юде», но бравый немецкий офицер «расколол» дошкольника:

«– Почему ты боишься сказать правду? – мягко спросил офицер. – Мы не делаем евреям зла. Просто на время войны все евреи должны переехать в другое место. Таков приказ. Смотри.
Офицер взял пистолет, вынул обойму и показал мне. Желтые патроны, плотно пригнанные друг к другу, золотились на свету.
– Если ты не скажешь правду, мне придется тебя застрелить. Видишь этот верхний патрон? Когда я выстрелю, он будет здесь.
Офицер постучал костяшками пальцев по моему лбу и с щелчком вогнал обойму обратно в рукоятку пистолета».

 

 

Мишу и Ольгу Яковлевну спасают друзья семьи, Мария Михайловна и Иван Алексеевич Кобозевы. Иван Алексеевич был профессором, известным в Одессе врачом, пользовался он авторитетом и у оккупационной власти. Мария Михайловна, женщина необычайно энергичная, смогла раздобыть бумагу, освободившую Ольгу Барановскую с сыном из тюрьмы. После этого те живут в щедром, хлебосольном доме Кобозевых. Нужно отметить, что Мария Михайловна сама была еврейкой, а один из её внуков был к тому же сыном еврея: «Дамоклов меч раскрытия преступной тайны постоянно висел над Кобозевыми, ибо доброжелателей всегда немало. В этих условиях взять в свой дом еврейскую семью было не просто смелостью – было безрассудным благородством». Впоследствии Михаил Бродский добился, чтобы Ивана Алексеевича как нееврея, спасавшего евреев, признали Праведником народов мира.

В спасении Ольги Барановской с сыном принимал участие и жених младшей дочери Кобозевых Наташи Лёня Порумбеску, офицер румынской оккупационной полиции. Сам он, турецкий армянин по происхождению, тоже пережил в детстве геноцид. И тем не менее над Ольгой Барановской начался судебный процесс в традициях кафкианского абсурда. «Легче понять бандитскую логику массовых убийств, чем этот чудовищный процесс, где виной человека был факт его рождения у родителей-евреев, процесс, который, очевидно, состоялся по всем правилам искусства: с предварительным и судебным следствием, с речами защитника и прокурора и судебным вердиктом», – пишет Михаил Бродский. Вердикт этот был «обвинительным». Миша даже не успел попрощаться с мамой и впоследствии так и не узнал, расстреляли её или повесили.

 

 

До освобождения Одессы в 1944 году Миша жил у Кобозевых на правах приёмного внука. Родные его бабушка с дедушкой, родители Ольги Барановской, от ужаса и отчаянья покончили с собой. В 1944 году десятилетнего Мишу забрал отец. Сам он выжил благодаря заступничеству православной церкви. Вызвано оно было тем, что в 20-х годах юрист с мировым именем не испугался властей и выступил на суде защитником несправедливо обвинённых священников. Впрочем, если защита опальных церковников Якову Бродскому когда-то сошла с рук, то тот факт, что он каким-то образом выжил при оккупантах, советская власть простить ему не смогла. «Отец был арестован НКВД за сотрудничество с оккупантами. Всезнающим органам казалось подозрительным его освобождение из румынской тюрьмы. “Почему же они вас все-таки не расстреляли?” – настойчиво допытывался следователь Шпак». Яков Бродский был сослан в Казахстан. «Сотрудничество с оккупантами» Наташи Кобозевой, невесты, а затем жены Лёни Порумбеску, власти сочли более серьёзным. Её посадили на 25 лет, из которых она, правда, отсидела «только» 10.

После ареста Якова Бродского Мишу забрали друзья матери, Галина Нестеровна и Павел Георгиевич Мелиссарато, ставшие ему действительно новыми родителями. Павел Мелиссарато был актёром кукольного театра Образцова, а Галина – театральным литературным сотрудником. Родную Одессу они давно покинули, так что в мае 1945 года стал москвичом и Миша. С этого момента интонация воспоминаний Михаила Бродского резко меняется. На место трагической растерянности приходит лёгкая, но не лишённая горечи ирония человека, близкого к артистической среде и отмечающего все пороки советской системы. Вот он рассказывает, как актёров организованно водили по комиссионкам перед заграничной поездкой – нельзя же дать понять иностранцам, что у нас дефицит всего и буквально надеть нечего. А вот радуется, что его приёмная мать по семейным обстоятельствам была вынуждена уволиться из Малого театра. Через несколько лет после этого в стране приключилась борьба с космополитизмом и ей, еврейке и жене одесского грека, отягощённой родственниками за границей и приёмным сыном с клеймом жителя оккупированных территорий, на таком видном месте точно бы не поздоровилось.

 

 

Как писателя, Михаила Бродского отличает внимание к деталям – историческое время встаёт перед нами как живое – и настоящий одесский юмор. Он зорко подмечает нелепости и очень лаконично рассказывает о них. Вот, например, история ещё об одной поездке одесских актёров за границу: «Представитель Министерства культуры в штатском, приехавший с коллективом театра, предложил актерам не увлекаться буржуазными достопримечательностями Лондона, а отправиться в знаменитые трущобы Ист-Энда, чтобы узнать правду жизни, увидеть, как живет, а лучше сказать – прозябает английский пролетариат. Актеры трущоб не нашли и, вернувшись, посетовали, что, видимо, заблудились.

– А где же вы были? – спросили их.
Актеры объяснили.
– Так вы же ходили как раз по Ист-Энду».

Привычным к коммуналкам актёрам домики типовой застройки, рассчитанные на одну семью, показались отнюдь не трущобами.

Вспоминает Михаил Бродский и о том, как его товарищу Володе Бархашу, «золотому» медалисту, поступавшему по собеседованию на химфак МГУ в разгар всё той же борьбы с космополитами, это собеседование пройти не удалось. Он не смог ответить на простейший вопрос – кто же такой Франсуа Тибо. Стыдно, оказывается, абитуриенту-химику, участнику знаменитого химического кружка академика Зелинского не знать настоящее имя писателя Анатоля Франса. Правда, впоследствии это чудовищное невежество не помешало Владимиру Бархашу стать доктором химических наук и получить в 1990 году одну из последних ленинских премий.

К счастью, не все связано с перекосами советской истории. Вот, например, милое семейное воспоминание, обошедшееся без трагического оттенка. Михаил Бродский рассказывает про своего сына:

«В раннем детстве будущее для Севы было совершенно ясным: он хотел стать военным.
– Кем же ты хочешь быть, – спрашивал я, – генералом?
– Нет, папа, я хочу быть лейтенантом.
– Почему именно лейтенантом?
– Понимаешь, – отвечал мой наблюдательный сын, – генералы все какие-то подстарелые».

 

 

Михаил Бродский и сам говорит, что всю жизнь ему были свойственны особая чуткость к речи, нетерпимость к штампам. Поэтому, проработав несколько лет после окончания Станкостроительного института на прожекторном заводе, он решил переквалифицироваться в журналисты и писать о культуре. Сначала дело пошло очень успешно – несколько текстов молодого автора были приняты Агентством печати «Новости». В одной из статей Михаил Бродский процитировал высказывание Сент-Экзюпери о нищих детях: «В каждом из них, быть может, убит Моцарт». Эта работа была признана лучшим материалом месяца, автор получил за неё повышенный гонорар, вот только редактор предварительно подверг её небольшой правке:

«– Я изменил там лишь одно слово.
– Что именно?
– Я заменил Экзюпери Горьким. Все равно Экзюпери там никто не читал».

После этого Михаил Бродский решил вернуться к своей первоначальной профессии инженера. С прожекторного производства он ушёл в автомобильную промышленность. В течение жизни Михаил Яковлевич спроектировал несколько важных для страны автозаводов. Последняя треть его воспоминаний читается как производственный роман, правда, в отличие от множества художественных образцов этого жанра, весьма увлекательный. Может быть, потому что всё написанное там – правда: «Надо иметь в характере какие-то романтические струны и быть азартным человеком, чтобы испытывать удовольствие, стоя в непролазной весенней грязи на свекольном поле и представляя себе, как через несколько лет здесь вырастет большой современный завод».

Михаил Бродский. Сабанеев мост. М., АСТ, Corpus, 2018

 
Евгения Риц

Прокоментувати:

Поділись посиланням на цей сайт!

Про нас

Всеукраїнська єврейська рада була створена в 1988 році. За роки існування ради було засновано шість фондів та  чотири виставки. Встановлено три пам'ятники та сім меморіальних дошок. Випущені поштові конверти та марки. Видано декілька десятків книг та видається газета "Єврейські вісті"

(044) 286-39-61

Асоціації

Зустрічі з ветеранами — кожного другого вівторка.
 Зустрічі проводяться кожної останньої п’ятниці ...
Template Settings

Color

For each color, the params below will give default values
Blue Green Red Radian
Select menu
Google Font
Body Font-size
Body Font-family