Общие замечания

С давних времен сложилось, что разговор просвещенных людей о Хануке строится в форме вопросов и ответов. Причем в вопросах принято указывать на противоречия между смыслом и формой празднования. И дело совсем не в пристрастии наших мудрецов к историческим исследованиям — как раз к вопросам истории (и историографии) еврейские авторы в своем большинстве относятся очень спокойно, если не равнодушно, их больше интересует закон, мировоззрение, метафизика. Заметное равнодушие к истории в еврейской традиции, вероятно, следует объяснить тем, что для еврейской культуры значимые события прошлого современны, если можно так выразиться, и оказывают влияние на происходящее ныне. В глазах мудрецов Израиля вопрос «что это значит?» намного важнее вопроса «что там было на самом деле?». Нет, разумеется, без неких представлений об истории невозможно рассуждать, какое значение имеет для нас прошлое. Но мудрецы древности, оставившие нам Талмуд и всю огромную сопровождающую его литературу, рассматривали исторические события именно через призму метафизики. Они не столько рассказывали о минувшем, сколько искали в нем вневременные указания к повседневному поведению для всех поколений.

Мы, сегодняшние, точно так же обеспокоены не столько историей, сколько ее влиянием на нас. Как известно, наши представления влияют на поведение, а оно влияет на весь мир. Как прямое следствие такого подхода к истории и хронологии, еврейские представления об исторических событиях имеют свойство сжиматься во времени. Другими словами, события, которые происходили за достаточно продолжительный срок, в представлении следующих поколений зачастую умещаются в краткий исторический период.

В списке еврейских праздников Ханука стоит особняком: все остальные праздники упоминаются в Танахе, и там мы видим, в честь чего они установлены и, что не менее важно, какое именно событие нам следует отмечать. Ханука же не отмечена никак. Более того, те книги и хроники, которые составили либо непосредственные участники событий, либо люди, которые с таковыми общались, в еврейской культуре не сохранились вовсе, дойдя до нас лишь в переводах. Несмотря на это, когда интерес людей к прошлому заметно вырос , в еврейском мире было достаточно людей, знакомых с подобными источниками . И все же Ханука в некотором роде проблематичный праздник, и отнюдь не в том, что касается способа его отмечания — это‑то как раз общеизвестно; вопрос в его глубинной сути, проще говоря, в том, что именно нам следует отмечать.

Тут стоит напомнить, что все три основных праздника, предписанных Торой , описаны в ней достаточно подробно, причем о значении каждого из них сказано на нескольких смысловых уровнях. При этом явно предполагается, что современный человек сопереживает событиям далекого прошлого: в Песах выйдет из Египта, в Шавуот примет Тору, в Суккот пересечет пустыню, пусть лишь ментально.

Во‑первых, в честь какого исторического события установлен праздник. Во‑вторых, какому периоду в сельскохозяйственном цикле Земли Израиля соответствует праздник: Песах — жатва ячменя, Шавуот — жатва пшеницы и начало созревания плодов, Суккот — конец их сбора (если не считать фиников, которые как раз в Суккот и следует собирать). В‑третьих, какие к каждому празднику приурочены заповеди, то есть в какой форме следует его отмечать, в кругу ли семьи или в общине. В‑четвертых, как этот праздник следует отмечать в Храме. В наше время последнее неактуально по причине отсутствия Храма, но помнить об этом все же желательно, иначе, когда Храм появится, мы окажемся не готовы. И в‑пятых, каждый праздник Торы подчеркивает некий аспект отношений народа (или индивидуума) с Творцом, да будет Он благословен. И все это — помимо разнообразных каббалистических аспектов, которые мы в этом эссе затрагивать не будем.

Пост Девятого ава установлен мудрецами, но его описание более или менее укладывается в эту схему. Праздник Пурим — уже несколько слабее. Во‑первых, он не связан с Храмом , а во‑вторых, он не связан с сельскохозяйственным циклом в Эрец‑Исраэль. Зато он отлично связан с историей, с еврейским видением исторического процесса как наглядного проявления воли Всевышнего. Ну и, конечно, существуют заповеди Пурима, как для семейного употребления (помощь бедным и подарки), так и для общинного — публичное чтение Свитка Эстер.

Было бы странным, если бы Ханука рассматривалась вне привычной схемы: история, природа, заповеди, Храм, Б‑г. И здесь сильно подводит отсутствие ее описания в источниках, поскольку в результате Ханука оказалась праздником, о котором в современном обществе ведутся споры на уровне — либо только история, либо только Храм, либо только чудо! Этот праздник до сих пор не вполне укладывается в головах и сердцах большинства наших современников, а ведь все аспекты праздника актуальны, необходимы, вечны! И, как нам кажется, эту работу следует наконец выполнить, расставив всё по местам.

Военная победа

Историческая подоплека Хануки всем известна — победа Хасмонеев над злодейским эллинским царством. Эта тема достаточно важна, в молитвах упоминается «Когда же укрепилось царство Хасмонеев и победило…». Тонкость состоит в том, что вследствие текстов молитв и очень кратких описаний событий Хасмонейской войны в источниках может сложиться впечатление, что: а) война была достаточно короткой; б) 25 кислева — Ханука — это День Победы той давней войны. И то и другое неверно. Война длилась очень долго, и с весьма переменным успехом. Как и положено, в войнах той эпохи военные кампании перемежались длительными перемириями. Первый этап войны (166–163 гг.) остался за Хасмонеями: они взяли Иерусалим, очистили Храм. Тогда империи пришлось переключиться на свои внутренние проблемы. Потому сирийские греки Хасмонеев не признали, и, хотя перемирие заключили именно с ними, из Иудеи они на некоторое время убрались. В 162 г. они разобрались с внутренними проблемами, послали в Иудею войско, и эта кампания к 160 г. кончилась уже в их пользу. То, что произошло дальше, трудно описать вкратце. В Сирии начались очередной разброд и шатание, а в Иудее перешли к партизанской войне. Соперничество за трон империи заставляло претендентов искать союзников, и около 152 г. Хасмонеи были признаны правителями. Далее последовали еще около десяти лет политических, дипломатических и военных маневров. Примерно около 142 г. Сирия признала независимость Иудеи, а в 140 г. последний из восставших братьев Хасмонеев был объявлен наследным правителем Иудеи . Можно сказать, что на этом этапе война закончилась, и получается, что, в общей сложности, вся эпопея заняла примерно двадцать пять лет. Кстати, у евреев принято считать, что за век меняется пять поколений. Так что эта война составляла жизнь целого поколения и еще немного оставила следующему. Если сводить Хануку к военной победе, то не будет ошибкой заявить, что победа 163 г. и первое освобождение Иерусалима от греческого владычества превратились в символ победы в этой войне .

Итак, вне всякого сомнения, сами Хасмонеи начали праздновать Хануку именно как праздник военной победы. Вопрос состоит в том, насколько он закрепился в подобном качестве в последующих поколениях. Точнее: воспринимали ли мудрецы Талмуда этот праздник как День Победы? И как воспринимал его народ?

Если собственно в Талмуде материалов на эту тему немного, то автор первой еврейской книги, созданной после завершения Вавилонского Талмуда, р. Ахай Гаон (начало VIII в.) оставил развернутый ответ о сущности Хануки. Начинает он с общего утверждения:

Народ Израиля обязан выражать свою благодарность и славить Творца в годовщины произошедших с ним чудес. Ибо сказано: «Воздайте хвалу Г‑споду, все народы; славьте Его, все племена! Когда над нами явило свою силу покровительство Его!» (Теилим, 117). Неужели народы мира должны славить Всевышнего за то, что Его покровительство явило силу над нами? Нет, этот стих следует понимать так: если народы славят Всевышнего за явленные Им чудеса, то нам тем более это следует делать. И когда наступает день, когда случилось чудо с народом Израиля, например Ханука или Пурим, нам следует произнести благословение «… Который явил чудеса нашим отцам…». В Хануку его следует произнести над огнями, а в Пурим — при чтении Свитка Эстер.

Следует обратить внимание на то, что чтение Свитка в Пурим и зажигание светильника в Хануку суть заповеди праздника, точнее, предписанный мудрецами способ отмечания чуда. Проще всего привести такую аналогию: в субботу и праздники над бокалом вина благословляющий производит освящение дня. И не потому, что в вине проявляется сущность этих дней, а потому, что вино символизирует радость и благополучие, положенные в субботу и праздники.

Далее р. Ахай Гаон указывает место Хануки в череде событий истории Израиля. Это не его нововведение, а талмудическая традиция, уже до того отраженная в Псалмах. Идея в том, чтобы перечислить наши несчастья, завершая каждое из упомянутых горестей благодарностью Тому, Кто нас спас .

Иди и смотри, сколько же царств воевали с народом Израиля, чтобы его уничтожить, и каждое из них вводило свои постановления о гонениях, но Он спасал нас от их рук. Царство приходило и царство уходило, а народ Израиля оставался навеки. И сказано: «Ибо Я, Г‑сподь, не изменился, и вы, сыновья Яакова, не исчезли» (Малахи, 3:6). И сказано: «Я с ним в беде, чтобы спасти и возвеличить» (Теилим, 91:15). <…> Всевышний в каждом поколении посылает народу Израиля тех, кто спасет его.

Далее р. Ахай Гаон рассказывает о Хананье, Мишаэле и Азарье, устоявших перед приказами Невухаднецара, об Эстер и Мордехае, спасших народ Израиля во времена Ахашвероша, и затем упоминает Матитьяу и его сыновей, которые спасли народ во времена Антиоха.

Здесь мы видим важнейшую идею, которая раз за разом появляется в Талмуде: празднуют не победу в войне, а спасение от врага. Так, например, следует перечисление бед и спасений, и среди них: «В дни [правления] греков, когда Я (Всевышний) послал им Шимона‑праведника, Хасмонея и его сыновей» (Мегила, 11а). Тот, кто следит за логикой мудрецов, не может не отметить: дело не в победе, а в спасении народа.

Подчеркнем: для того чтобы праздновать спасение, не нужны ни военные победы, ни явные чудеса. Хананья, Мишаэль и Азарья не воевали, но их мужество заставило врага отступиться от преследования евреев. Во времена Пурима еще можно говорить о боевых действиях — в конце концов, в Свитке Эстер описано число убитых врагов, но и здесь речь идет не о военной победе, а об избавлении от врагов. И полезно также обратить внимание на то, что в Свитке Эстер речь даже близко не идет о государственном суверенитете евреев.

Иными словами, если мудрецы и считали, что военная победа Хасмонеев — это повод для праздника, чтения алеля и благодарственных молитв, то дело было не в государственном значении этого события, а в спасении веры и народа Израиля. И далее, и всегда, на все поколения нашего Изгнания, от разрушения Храма и до нашего времени — главным в военной части праздника Хануки является именно спасение!

Вот если заговорить о государственном значении Хануки, о суверенитете, о том, что еврейское государство Хасмонеев обрело независимость, то трудно представить, чтобы мудрецы Талмуда считались с этой стороной вопроса. Во‑первых, они жили в период, когда ни о какой государственной независимости евреев даже речи не было. Во‑вторых, если бы все дело было в суверенитете, то Ханука исчезла бы вместе со всеми остальными праздниками, перечисленными в Свитке постов. И хорошо еще, если бы вместо праздника этот день не объявили траурным — чего праздновать независимость, когда государство лежит в руинах?! Плакать надо! И то же самое мы находим в Талмуде (Рош а‑Шана, 19б):

В дни, перечисленные в Свитке постов, поститься запрещено, неважно, стоит Храм или не стоит, — слова рабби Меира. Рабби Йосе говорит: «Когда Храм стоит, поститься запрещено, потому что это радость для них, а когда Храма нет, то поститься дозволено, потому что для них это траур». Так каков закон? Отменили [Свиток постов] или не отменили? Нет противоречия! [Не отменили] относительно Хануки и Пурима, а относительно остальных дней — отменили.

Мудрецы прямо заявляют о том, что неактуальные праздничные даты отменяют, но делают уверенное исключение для Хануки и Пурима, полагая, что они остаются актуальными вне зависимости от наличия Храма и плодов военных побед.

Для того чтобы военная победа Хасмонеев стала праздником, необходимо, чтобы востребованными оказались примеры для подражания в подобных войнах. Мы вправе предположить, что эта победа была источником вдохновения радикальных патриотов во время Великого восстания 66 г. Ничего удивительного, что среди руководителей восставших было так много коенов — пример был перед глазами, в ханукальных молитвах всегда рядом с Хасмонеями упоминается титул «священник». Пример коенов, которые возглавили борьбу с врагами, мог только вдохновлять их собратьев. Иосиф Флавий многократно упоминает зелотов — представителей крайних патриотических сил . Оба высших руководителя у них — коены. Кстати, нельзя исключить, что само название «зелот» (греч. «ревнитель», на иврите — канай) исходно подразумевает именно «религиозную ревность», а первым таким ревнителем был Пинхас бен Эльазар а‑коен (см. Бемидбар, 25:1–14) — тот самый, от которого начинаются все роды первосвященников.

То, что Бар‑Кохба во время восстания 132–135 гг. использовал в своей пропаганде восстание Хасмонеев, очевидно. Тот факт, что он отчеканил монету в половину шекеля с явным намеком на чудо свыше, на очищение Храма от язычников, изобразив на ней кувшин масла, — достаточно яркая иллюстрация этого. После подавления восстания тема военной победы над врагом и войны за суверенитет над Святой землей долгое время не была востребована; евреев там было мало, а воевать под еврейским флагом с иными народами в иных землях как‑то не приходилось.

Только в ХIХ в., с появлением сионизма, Маккавеи стали вновь востребованы. Причем отнюдь не случайно в сионистской пропаганде уже упоминаются не Хасмонеи из молитв, а Маккавеи из книг Маккавеев, не вошедших, как мы уже упоминали, в традиционную еврейскую литературу. Именно появившиеся тогда сионисты стали отмечать Хануку как национальный праздник возрождения. Причем речь шла не о возрождении Израиля в виде преданных Торе евреев, а о возрождении героизма народа Израиля, готового создать свою армию, вернуть свою землю. Зажигание светильников превратилось в зажигание факелов. Пусть факелы не годятся для исполнения заповеди — Алаха требует светильник с фитилем! Но зато на площади они смотрятся внушительнее. Именно тогда Ханука превращается в символ сионизма, деятельного участия в возрождении страны, превратившись из семейного праздника в общественное мероприятие. Именно на дни Хануки назначают сионистские конгрессы и конференции историков сионистского толка. И уже с конца ХIХ в. Хануку стало принято отмечать шествиями и спортивными мероприятиями. По той же причине Всемирные спортивные еврейские игры стали называться Маккабиада и под этим названием сохранились до нашего времени.

Если какой‑то из традиционных еврейских праздников и стал государственным в Израиле (в смысле проведения официальных мероприятий), то это Ханука. Именно в ее дни проходят протокольные церемонии на главном сионистском мемориале — горе Герцля в Иерусалиме. Причем связь с Маккавеями прямая — в Хануку проводят факельный забег, который всегда начинается в Модиине — в месте, откуда началась война Хасмонеев.

Тот, кому это не нравится, тот, кто считает, что сионисты извратили смысл Хануки, несколько ошибается. Мудрецы Талмуда, безусловно, считали, что в военном отношении Ханука — праздник спасения, а не победы. И тем не менее они же постановили читать в Хануку алель — праздничные псалмы. Читают ли его в честь спасения? Ответ: нет! Алель читают в честь победы, и свидетельством тому Пурим. В сборнике мидрашей «Псикта рабати» (гл. 2) прямо сказано:

Почему не читают алель в Пурим? Ведь о тех событиях говорится: «…уничтожили, убили и стерли весь вооруженный народ, который их преследовал» (Эстер, 8:11). Читают алель только при поражении [вражеского] царства, а царство Ахашвероша осталось целым, а потому не читают алель в честь этой победы. Но царство греков Всевышний уничтожил, и поэтому прославляют Его и воздают благодарность, и о прошлом говорят: мы были рабами у фараона, и рабами у греков. Теперь же мы рабы Всевышнего — «[Читайте] алель, рабы Г‑спода» (Теилим, 111:1).

Мидраш самым ясным образом говорит, что алель читают в благодарность за военные победы, снявшие ярмо порабощения! Спасение — это повод для благодарности, но не для гимна! Победа над врагом — повод для прославляющей оды, а у евреев эта ода Творцу давно сформирована — алель.

В дни Хасмонеев

Когда мы намеревались поговорить об истории празднования Хануки, нам, по всей видимости, следовало бы начать с того, что же праздновали в день, годовщину которого установлено отмечать в последующих поколениях .

Начнем с названия, то есть со слова «ханука» случайные события». События Пурима вполне случайны, причем это подчеркивается беспрерывным пьянством того, кто должен принимать судьбоносные решения, — царя Ахашвероша. А вместе эти случайности порождают чудесное спасение.
“]. В современном иврите оно означает «новоселье». И это одно из библейских значений этого слова. В Торе (Дварим, 20:5) говорится о человеке, который «построил дом, но еще не справил новоселье». В оригинале употреблен глагол, произведенный от того же корня, что и слово «ханука». Тут, конечно, нужно учитывать, что «ханука» в применении к дому (ханукат байт) — это праздник в честь начала проживания человека в новом доме. Но такое объяснение неполно. В Торе упоминается ханукат а‑мизбеах (Бемидбар, 7:10) — торжественное начало использования жертвенника по прямому назначению, то есть для принесения жертв. Поэтому надо уточнить, что применительно к дому «новоселье» означает то же самое — торжественное введение в эксплуатацию по прямому назначению, в частности для приема гостей и пира. То, что слово «ханука» означает «начало», видно по его применению к воспитанию. Например (Мишлей, 22:6): «Воспитывай (ханох) юношу в соответствии с его путем — и, когда состарится, не свернет с него». Слово «ханох», если понимать его буквально, в соответствии с исходным смыслом, подразумевает «хинух» — «начинание», поэтому рекомендация мудрейшего из мудрых, царя Шломо, состоит в том, что «с самого начала наставление юноши на путь истинный должно соответствовать его индивидуальности, и тогда, даже состарившись, он не свернет с него». Вот это «начало» перешло в сферу воспитания, и в результате «воспитание» на иврите — это «начало подготовки к жизненному пути».

Мы упомянули ханукат а‑мизбеах (Бемидбар, 7:10), с которого началась служба в переносном Святилище. Здесь начинается проблема переводчиков. Перевести «новоселье жертвенника» никак нельзя по литературным соображениям. Переводчики выбирают слово «освящение [жертвенника]», что неудачно, потому что дальше в том же стихе говорится: «в день помазания его (жертвенника)». Но ведь «помазание» здесь и означает «освящение». Моше каждый предмет храмовой утвари, включая жертвенник, мазал маслом предписанного Торой состава. Это помазание превращало техническое сооружение в священный предмет. Помазание и есть освящение — действие, через которое камни превращаются в жертвенник. Использовать же жертвенник переносного Святилища по назначению можно было только после его освящения маслом. То, что описано в этой главе книги Бемидбар, следовало бы переводить как: «И принесли главы колен [дары] в честь первой службы на жертвеннике». Эта первая служба началась первого нисана и продолжалась двенадцать дней — по числу глав колен Израиля.

Когда спустя несколько веков царь Шломо закончил строить Храм в Иерусалиме, он отметил начало службы в этом Храме великим праздником при массовом стечении народа, жертвами и народным гулянием (Млахим I, 8:2 и 8:65). Это мероприятие и есть Ханука царя Шломо. И в еврейской литературе это мероприятие называется Ханукат Шломо.

Во времена Эзры, когда было решено восстановить Храм, вначале построили жертвенник. Его начали использовать с первого тишрея (Эзра, 3:6). И опять Эзра, собрав великое множество народа, совершил жертвоприношение и устроил праздник. И это Ханука жертвенника Эзры. Следующую Хануку совершили мужи Великого собрания, после того как наконец завершили многолетнее строительство Второго храма: «И отметили израильтяне, коены и левиты, и остальные вернувшиеся из изгнания начало службы (Ханука) Храма Б‑жьего в радости. И в честь начала службы (Ханука) в Храме Б‑жьем принесли в жертву быков…» (Эзра, 6:17).

Когда царь Ирод (Гордус ) Великий кончил строить обновленное здание Храма, он устроил великое празднество, принес многочисленные жертвы и объявил годовщину этого события праздничным днем.

А вот другой пример (Диврей а‑ямим II, гл. 29). Царь Хизкияу принял решение очистить Иерусалимский храм от идолов, которым там поклонялись наряду со службой Б‑гу Израиля. Священники провели очищение, и по окончании очищения было устроено празднование с многочисленными жертвами скота и великим пиром. И это Ханука Хизкияу. Получается, что Хануку проводили не только при строительстве нового здания Храма, но и после его очищения от языческих служб.

В любом случае начало службы в новом здании Храма или на новом жертвеннике всегда сопровождается торжественными жертвоприношениями. Так поступил царь Шломо, когда поставил Храм в Иерусалиме (Млахим I, 8:63). Так поступили Эзра и мужи Великого собрания.

Если вернуться к Хануке Хасмонеев, то следует вспомнить историческое событие, о котором часто вспоминают, но не всегда увязывают его с причиной праздника. Хасмонеи, когда освободили Храм, не смогли решить, можно ли пользоваться жертвенником, на котором приносили жертвы греческим идолам. Они решили разобрать старый жертвенник, его камни похоронить, а вместо него поставить новый жертвенник. Может быть, полезно заметить, что по закону разрушать камни жертвенника категорически запрещено. Так как большой жертвенник не может принять скверну в принципе, возникает крайне щекотливая проблема: с одной стороны, служить Б‑гу на жертвеннике, который использовали для служения греческим идолам и приношениям свиней, не лежит душа, а с другой стороны, уничтожить его нельзя. В результате камни жертвенника захоронили до тех времен, «пока не придет пророк и не скажет, что с ними делать».

Не все представляют себе объем работы по строительству жертвенника. Большой жертвенник, стоявший во дворе Храма, — это каменное сооружение 13,75 × 13,75 м и высотой 4,25 м. И это еще не все. К верхней площадке жертвенника ведет пандус длиной 15,5 м и шириной 7,5 м. Все это дает нам объем жертвенника больше 1000 кубических метров. Заметим, что для жертвенника годятся далеко не любые камни. В Торе сказано: «И устрой там жертвенник Г‑споду, Б‑гу твоему, жертвенник из камней, не поднимая на них железа; из цельных камней устрой жертвенник…» (Дварим, 27:5–6). То есть камни должны быть целыми, «естественного» происхождения, не обработанными металлическими орудиями. Рамбам считает, что лучше всего для жертвенника годятся гладкие морские камни или камни, обточенные ручьями . Но мы знаем (Мишна, Мидот, 3:5), что во времена Второго храма камни для жертвенника брали с гор в районе Бейт‑а‑Керем (по‑видимому, современный Эйн‑Карем). Это приблизительно в 12 км от Храмовой горы, где под слоем осадочных пород лежали тогда и лежат сегодня разломанные естественными геологическими процессами слои известняка, и там можно было взять большие камни с гладкой поверхностью.

Мы можем прикинуть объем работ, который совершили Хасмонеи. Итак: надо было убрать чуть больше 1000 кубических метров камней и на их место привезти столько же с расстояния примерно в 12 км горных дорог. Для таких перевозок в те времена пользовались телегами, на которых можно было перевозить 5–6 т груза. Запрягали в них четверку быков, и пара погонщиков с ними вполне управлялась, передвигаясь со скоростью 3–4 км в час. Получается четыре часа в один конец, плюс погрузка‑разгрузка. Один переход за рабочий день туда и обратно на одну телегу. Перевезти надо было около 2200 т, то есть совершить 400–450 ходок . Все это Хасмонеи собрались проделать за неделю, то есть за шесть рабочих дней, один из которых, пятница, — очень короткий, учитывая, что дело происходит в декабре. Представить себе 70 большегрузных телег одновременно на этой дороге трудно. Так что либо у них были заготовки, либо они несли на руках не особенно большие камни. Имея в своем распоряжении целую армию, такое проделать можно, и, кстати, прецеденты бывали в истории, чему имеются достоверные свидетельства.

Вот после такой‑то грандиозной работы праздник по случаю начала службы на новом жертвеннике не мог не произойти. Хотя, с другой стороны, может быть, этот праздник вообще предписан если не законом, то обычаем. А теперь немного развернем эту тему.

Рамбан (Замечания к «Книге заповедей» Рамбама, Принцип 3) утверждает, что праздник с жертвоприношениями по случаю начала службы на новом жертвеннике или в новом здании Храма — предписывающая заповедь Торы и что царь Шломо, Эзра и другие делали это в силу исполнения закона. Разве что протокол освящения переносного Храма Моше, описанный в Бемидбар (гл. 7), — это не заповедь на века, и следовать этому протоколу надо было только один раз, описанный в Торе. Рамбам (Мишне Тора, «Совершение жертв», 2:15) утверждает, что протокол начала службы на жертвеннике — заповедь, данная только для того поколения. Но, возможно, он согласится, что такого типа мероприятие проводить обязательно . И в пользу этого мнения свидетельствует то, что пророк Йехезкель (43:46) описывает построение жертвенника в Третьем храме и при этом упоминает предварительные жертвы в честь начала службы на жертвеннике. Более того, все комментаторы соглашаются, что начало службы на жертвеннике или в новом здании Храма — это всегда праздничный день. И здесь нет ничего удивительного. Прямо в Мишне (Таанит, 4:8) сказано в комментарии к стиху «Выходите и поглядите, дочери Сиона, на царя Шломо… в день его свадьбы, в день радости его сердца» (Шир а‑ширим, 3:11): «В день его свадьбы» — это день дарования Торы. «В день радости его сердца» — это строительство Храма. То есть окончание строительства и начало службы — это день «радости сердца». Если по этому поводу и спорят, то только в одном пункте: является ли эта радость отдельной заповедью Торы или же это просто радость свершения. Точнее, так: есть заповедь построить Храм, и праздник по этому случаю — часть заповеди строительства Храма. Так что если спор и ведется, то только по вопросу, самостоятельная это заповедь или же часть другой заповеди. Спор важный и интересный, но несколько академичный.

Хасмонеи, собственно, были обязаны устроить торжества по случаю нового жертвенника. И с этой точки зрения совершенно неважно, есть ли такая заповедь или нет, — так поступали все и всегда; день начала службы на новом жертвеннике — огромный праздник.

Здесь может возникнуть законный вопрос: существует ли традиция отмечать годовщины других «Ханук»? Например, день начала службы в Иерусалимском храме во времена Шломо или день начала службы во Втором храме? Косвенным историческим свидетельством является решение Ирода, объявившего праздником годовщину постройки нового здания Храма . Понятно, что Ирод никому не указ, потому что он мог принять любое решение и никто бы не посмел его оспорить, так как все попросту опасались за свою жизнь. И все же в Свитке постов помечены годовщины восстановления крепостных стен Иерусалима, а в качестве праздничного дня указана только одна храмовая Ханука — Хасмонеев. Даже если последние решили постановить праздновать начало службы на новом жертвеннике, это событие не осталось бы в поколениях после разрушения Храма. В конце концов, все памятные даты Свитка постов отменены, за исключением Пурима и Хануки. И понятно почему: большинство из них установлены в честь военных побед. Когда исчезает государство‑победитель, вместе с ним исчезают и его праздники. Логично было бы, что после разрушения Храма и жертвенника не отмечают праздник в честь его освящения. Если что‑то от начала службы на очищенном жертвеннике и осталось, то это упоминание в гимнах, где выражается надежда на то, что придет новая Ханука — Ханука Третьего храма. Например, в самом известном ханукальном гимне:

Твердыня, Оплот моего спасения, Тебе подобает хвала.

Устрой мой Дом молитвы, и там принесем
благодарственную жертву.

Когда Ты уготовишь позорную гибель хулящему врагу,

Тогда завершу хвалебным гимном обновление (ханукат)
жертвенника (а‑мизбеах).

Подводя итог этой стороне праздника Ханука, нам придется сказать, что в поколениях от победы Хасмонеев до разрушения Храма эту сторону праздника отмечали. Весьма вероятно, что в дни Хануки в Храме приносили специальную благодарственную жертву. Вероятнее всего, эту жертву приносили от имени царя и первосвященника . После разрушения Храма об этой стороне праздника забыли настолько, что в традиционных текстах по поводу праздника о ней почти не вспоминают. Более того, часто пытаются доказать, что следует буквально понимать известный мидраш о том, что слово «ханука» — это сокращение «хану — каф‑гей» — «отдохнули [от врагов] в [день] каф‑гей». Каф‑гей — это буквенное обозначение числа 25, и имеется в виду, конечно же, 25 кислева, дата начала Хануки. Получается, что не все замечают, что название праздника подразумевает именно то, что написано в его названии, — «начало службы». И коли праздник так называется, то таковым его и следует считать — нужно надеяться, что наступит «седьмая Ханука» — Ханука Грядущего мира, которая тоже будет отмечена «светильниками, ибо сказано: “И будет свет луны, как свет солнца, а свет солнца семикратным, подобным свету начала Творения”» (Псикта рабати, 2).

Ханука — праздник чистоты

Понятие храмовой чистоты (тагара) в наше время перешло в теоретическое, поскольку ее следует соблюдать только в связи с Храмом. Сегодня вне контекста изучения Торы слово «тагор» («чистый») употребляют только в переносном смысле, например «духовно чистый». Чистыми или нечистыми в исходном понимании этих терминов могли быть не только люди, но и предметы утвари, в том числе храмовой. Строго говоря, понятие «нечистый в храмовом отношении» означает, что нечто или некто исключен из храмовой службы, пока не пройдет очищения. Отсюда серия постановлений мудрецов, которые объявляют нечистыми в храмовом отношении некие предметы или людей, ритуально чистых для исполнения законов Торы. Мудрецы как бы говорят, что это должно быть исключено из храмовой службы. Тут надо оговориться: факт нарушения закона Торы и грех как таковой не оскверняют и не делают человека оскверненным в отношении Храма. Пророки иногда говорят об очищении свыше, в контексте очищения от греха, но это всегда образное, а не буквальное выражение.

Законы очищения достаточно сложны и, на непросвещенный взгляд, весьма запутанны. Все это нисколько не мешало соблюдать некий относительный уровень ритуальной чистоты в повседневной жизни, хотя его было недостаточно для посещения Храма. Даже те, кто соблюдал эти законы на бытовом уровне, перед тем как отправиться в Храм, должны были пройти очищение.

Когда Храм стоял на своем месте, храмовая чистота занимала одно из важнейших мест в религиозной практике. В первую очередь в него не мог войти человек, оскверненный скверной смерти. Человек оскверняется ею, когда прикасается к трупу или когда находится в одном помещении с ним. Подробнее эту тему мы разбирать не будем, просто добавим, что человек, который прикоснулся к трупу, сам становится источником скверны, хотя и более низкой «степени». Законы чистоты в письменном виде достаточно сложно выглядят, хотя, вероятно, в повседневности их исполняли с той же непринужденностью, с которой еврейская домохозяйка следит за разделением посуды на мясную и молочную (в письменном виде эти законы тоже производят пугающее впечатление на неподготовленного человека). В качестве примера мы взяли скверну смерти, хотя есть и другие типы осквернения.

По закону Торы, если оскверненный человек намеренно пришел в Храм, «душа его будет отсечена от народа», а если он пришел по заблуждению, то ему следует принести жертву (см. Ваикра, 5:8). Однако этот закон имеет исключение: если большая часть общины осквернена, то разрешено как приходить в Храм, так и совершать общественные жертвы в скверне. Собственно, так и обстояли дела в дни Хануки Хасмонеев. Народ пришел с войны, после боя, после битвы на городских улицах. Можно с уверенностью сказать, что все они были осквернены скверной смерти и к тому же еще другими разновидностями скверны, которых во время войны почти невозможно избежать.

В дни владычества эллинистов, помимо того что в Храме приносились жертвы идолам, не соблюдались и законы храмовой чистоты. В результате вся переносная храмовая утварь была осквернена и пользоваться ею было запрещено. Тем самым для нормальной службы в Храме необходимо было провести очищение людей и очищение утвари. Что касается последней, то ее вряд ли очищали, ведь этими предметами, с высокой долей вероятности, пользовались греки для идолослужения. Пример с большим жертвенником, который, по букве закона, скверны вообще принять не может, достаточно ярок. Если уж такой предмет не стали очищать, то что говорить о других предметах утвари! От них просто избавились. Впрочем, убыток не был большим, потому что самые дорогие предметы греки похитили. Золотую менору украли еще до восстания Хасмонеев и, скорее всего, растащили и остальные дорогостоящие предметы. Впрочем, даже если бы менору не украли, вряд ли Хасмонеи решились бы ею пользоваться — за время правления эллинистов в Храме она, без сомнения, тоже превратилась в предмет языческого культа. Не случайно в трактате Менахот (28а) рассказано, что Хасмонеи свою первую менору соорудили из железных прутьев.

Для очищения от скверны смерти — самого тяжелого из видов осквернения — требуется семь дней, и лишь на восьмой день человек становится чистым полностью. Это верно как относительно людей, так и относительно утвари. Иными словами, если говорить о начале службы в Храме с соблюдением всех правил чистоты, то ее никак не могли бы начать раньше чем на восьмой день. Свидетельством тому является очищение Храма от языческой службы во времена царя Хизкияу (Диврей а‑ямим II, 29:17). Тот принял решение очистить Иерусалимский храм от идолов, которым там служили. Священники приступили к очищению, и только на восьмой день после начала очищения они вошли в здание Храма. То есть первые восемь дней у них ушли то ли на то, чтобы очиститься от скверны самим и затем приступить к очищению здания, то ли на очищение двора. Для очищения самого здания Храма потребовалось еще восемь дней.

Если Хасмонеи собирались провести службу только во дворе Храма, а после этого приступить к очищению здания, у них это заняло бы те же восемь дней. А так как речь идет о начале службы на внешнем жертвеннике, то восемь дней — это срок для очищения двора Храма. Если не учитывать время на строительство нового жертвенника, то много времени не надо — выбросить все оскверненное, поставить новые хлебные печи, сделать новую утварь. При наличии грамотного управления организовать работы не так трудно.

Если все же Хасмонеям хотелось совершить какие‑то службы тотчас после захвата Храма, то возникает вопрос: а что можно было сделать? Сразу оставим в стороне коллективную молитву. Это заведомо было сделано, но молитва не является храмовым служением. Наши мудрецы называют молитву «служением сердца», а для нее нужно сердце, а не Храм. Храм — не синагога, а если быть точными, то при нем была синагога, где и молились. Как мы уже объяснили, жертвы было невозможно приносить по причине отсутствия жертвенника. Можно было бы попробовать совершить воскурения на малом золотом жертвеннике. Но этот жертвенник должен стоять внутри здания Храма, а там службу не могли вести, во‑первых, ввиду отсутствия самого жертвенника, а во‑вторых, ввиду того, что здание еще не очистили. И даже если соорудить жертвенник для воскурений, то при воскурении не присутствует никто, кроме священника, который его проводит. Причем все должны покинуть не только здание Храма, но даже пространство между зданием и большим жертвенником, что в Храмовом дворе (Ваикра, 16:17; см. также Рамбам, «Законы о каждодневных и дополнительных жертвах», 3:3). Остается только менора. Тем более что ее можно зажечь снаружи, во дворе Храма. Что и решили сделать, соорудив для этого самую простую менору. Тем более что если менору делать не из золота, то требований к ней немного — чтобы было семь светильников в один ряд. И тут возникает вопрос, связанный со всей историей чуда Хануки: зачем Хасмонеям понадобилось чистое масло?

Что это был за поиск благолепия среди закаленных воинов, ворвавшихся в Храм с оружием в руках и убивающих врагов на своем пути? Ведь все эти замечательные люди, бесспорно совершившие великий патриотический подвиг, были осквернены самым тяжким образом — скверной смерти. Строго говоря, если бы дело происходило в мирное время, они все были бы обязаны немедленно покинуть территорию Храма. В мирное время, если воины вернулись из военного похода, им недозволено входить туда, пока они не пройдут обряд очищения от скверны смерти. Например, войску, вернувшемуся из военного похода против Мидьяна, было приказано: «А вы оставайтесь за станом семь дней; всякий, убивший человека, и всякий, прикоснувшийся к убитому, очиститесь в третий день и в седьмой день» (Бемидбар, 31:19). Другое дело во время боевых действий, захвативших большую часть народа. Тогда на скверну прекращают обращать внимание и повседневную храмовую службу ведут так же, как если бы все были чисты. И в этом преимущество коллектива перед частным лицом. Частные жертвы останутся запрещенными, до тех пор пока человек не пройдет многодневные обряды очищения, а вот общественные станут дозволенными сразу же. Строго говоря, как только войска вошли в Храм, они имели право в тот же момент приступать к жертвоприношениям. Так вот, зажигание огня на семилампадном храмовом светильнике, меноре, — это часть общественной службы, и скверна не является препятствием для этого в подобной ситуации (см., например, Рамбам, «Законы о каждодневных и дополнительных жертвах», 3:10). И именно здесь уместно спросить: почему и зачем оскверненным людям в оскверненном Храме понадобилось чистое масло? Если не знать, что среди победителей были священники древних родов, можно подумать, что пришли какие‑то неучи, которые ищут подвига на ровном месте.

Ответить на этот вопрос можно по‑разному, но, вероятно, Хасмонеям очень хотелось провести хоть что‑то по всем правилам. Именно на это стремление к чистоте, на их желание что‑то сделать строго по протоколу Торы Всевышний и ответил, позволив им найти кувшин с чистым маслом. Нетрудно представить себе картину, как в Храмовом дворе грязное физически и оскверненное ритуально войско видит, как со ступеней Храма священник показывает запечатанный кувшин с надписью «Чисто». Это было чудо! Вид самодельной меноры, которую зажгли по всем правилам Торы, не мог не привести войско в экстаз.

Говоря о чуде, в свете того факта, что менора, наполненная одноразовой порцией масла из того кувшина, горела восемь дней, нам следует понимать атмосферу, царившую в те дни. Каждый день тысячи людей, занятые праведными трудами по очищению Храма, с восторгом наблюдали, как горели лампады меноры, заправленные чистым маслом.

Ханука для нас — это восторг соприкосновения с чистотой!

Но не только. В афтаре — отрывке из книг Пророков, — читаемой в Хануку (Зхарья, гл. 3), среди прочего, приведена притча, вся мораль которой сводится к следующему: при соприкосновении скверны с чистым чистое становится оскверненным, а не наоборот. Для того чтобы достичь чистоты, нужны труд и готовность к труду. И в этом тоже смысл Хануки.

25 кислева

В Новое время раввин Яаков Эмден первым обратил внимание на связь между Ханукой и пророчеством Хагая. В книге пророка, в частности, упоминается: «…день двадцать четвертого числа девятого [месяца], день, когда основан был Храм Г‑сподень» (Хагай, 2:18).

Здесь следует заметить, что пророк Хагай был тем, кто пытался добиться от народа строительства Храма. Надо оговориться, что еще до событий, описанных в книге Хагая, вернувшиеся в Сион изгнанники поставили жертвенник и приносили жертвы, ведь по закону жертвы можно приносить, даже если Храм еще не построен . Вся книга Хагая посвящена строительству Храма. В своем первом пророчестве, во второй год правления персидского царя Дарьявеша, Хагай передал евреям требование Всевышнего начать строить Храм, оторваться от решения собственных бытовых проблем, перестать заниматься только своими делами. Это пророчество было услышано, и 24 элуля началась подготовка к строительству. Второе пророчество было дано менее чем через месяц, 21 тишрея, в последний день праздника Суккот. Оно было посвящено неожиданной, но, по всей видимости, актуальной теме для того времени. Ясно, что бедственное положение в Земле Израиля не позволяло построить роскошное здание, хотя бы в какой‑то степени соответствующее славе прежнего Храма: «Кто остался меж вами, видевший этот Дом в его прежней славе? И каким видите вы его сейчас? Ведь как ничто он в глазах ваших» (2:3–4). Такое чувство, что Хагай с кем‑то спорит. Вероятно, с кем‑то из народа или из руководителей. Ему отвечают, что в нынешнем положении ничего достойного построить невозможно — бедность, людей мало, экономика не позволяет. Лучше отложить его до будущих времен. На это Всевышний отвечает через пророка: «Мне — серебро, и Мне — золото, — слово Г‑спода Воинств. Больше будет слава этого последнего (второго) Дома, чем первого» (2:8). Иными словами, Хагай требует, чтобы строили то, что можно построить сейчас, а роскошь — вопрос времени. Придет время, и здание Храма станет краше, чем было во времена Шломо. Насколько Хагай смог докричаться до народа, неясно, но менее чем через десять дней к народу обратился уже другой пророк — Зхарья, с тем чтобы народ исполнил сказанное Хагаем. Третье пророчество, дата которого указана точно: «двадцать четвертое число девятого месяца», то есть месяца кислев , — пророк начинает с загадки, обращенной к священникам: почему если чистый человек прикоснется к оскверненному, то осквернится сам, но не очистит оскверненное? Понятно, что загадка риторическая. Для того чтобы оскверниться, ничего делать не надо — скверна человека и так найдет. А вот чтобы очиститься, следует предпринять некие конкретные действия — просто так само по себе очищение не наступает. Подобно этому, для того чтобы появился Храм, следует его строить, а не ждать чуда с Небес. Дата этого пророчества увязана со следующими словами: «А теперь обратите, прошу, сердце ваше от этого дня и далее. Когда еще не был положен камень на камень в храме Г‑споднем» (2:15). То есть двадцать четвертое кислева — это последний день, когда еще не было начато строительство Храма. Со следующего дня и далее Храм начали строить. Эту дату, 25 кислева, следует считать днем основания Второго храма. Важно заметить, что на это число не приходится Ханука — начало службы на новом жертвеннике (или в новом здании). Ничего этого 25 кислева во времена пророков Хагая, Малахи и Зхарьи не произошло, однако в этот день был заложен первый камень фундамента Второго храма.

Зачем нам нужно останавливаться на дате 25 кислева? Ответ таков: именно этой дате придают особое значение Первая и Вторая книги Маккавеев.

Во Второй книге Маккавеев (10:5) сказано: «В тот самый день, в какой иноплеменниками был осквернен Храм, совершилось и очищение Храма, в двадцать пятый день того же месяца». В Первой книге Маккавеев (4:54) сказано то же самое, но там приведено и описание предшествующих событий. Греки устроили на большом жертвеннике Храмового двора свой жертвенник и именно 25 кислева принесли на нем жертву идолу. Почему подчеркнуто, что жертву принесли 25‑го числа, если повеление о приношении жертв идолам по всей Иудее (там же, 1:54, 59) датируется 15‑м числом? Создается впечатление, что 25 кислева — не просто день, когда произошли события, отмечаемые в дни Хануки. Этот день был выделен раньше. И выделен он был ровно тем, что это день «основания Второго храма».

Существует единственное простое объяснение, почему осквернение большого жертвенника было перенесено на десять дней: те самые евреи, которые решили уподобиться грекам, пытались присвоить себе символ — дату основания Храма. По их замыслу в этот самый день Иерусалимский храм как бы должен был быть основан заново, на новый лад, уже как языческое капище. Это, очевидно, не выдумка греков — с чего им заботиться о памятных датах другого народа? Это эллинисты, плоть от плоти нашей, которые решили устроить «новую жизнь». Отложив осквернение на десять дней, они, как им казалось, только выиграют.

В свою очередь, следуя той же логике, Хасмонеи приложили огромные усилия, чтобы Ханука пришлась на то же самое 25 кислева, чтобы день основания Храма стал днем его возвращения к жизни. Они спешили восстановить служение Всевышнему в Его Храме.

Все эти обстоятельства, столь важные в том поколении, вряд ли оказали бы влияние на значение праздника Ханука. Но дело в том, что спустя несколько поколений в Земле Израиля появились римляне, а с ними римские обычаи, которые грекам, равно как и евреям, были до того неизвестны. В отличие от Востока у римлян был зимний праздник, приходящийся на конец декабря, на день зимнего солнцестояния, — это сатурналии. Этот праздник отмечался римскими гражданами очень широко, с пирами и гуляниями . Как обычно бывает, отдельные представители народа из тех, что попроще, завидуют чужой радости и жалеют, что у них нет такого праздника. Выяснилось, что праздник приблизительно в это же время у евреев есть, и это Ханука. Мудрецы Талмуда об этих праздниках знают, но описывают их следующим образом (Авода зара, 8а):

Вот праздники идолопоклонников: календы и сатурналии… Календы — это восемь дней после зимнего солнцестояния, а сатурналии — восемь дней перед зимним солнцестоянием. Учили мудрецы: когда Адам, первый человек, увидел, что день становится все короче и короче, он испугался и сказал: «Горе мне! Наверное, это из‑за того, что я согрешил, на мир надвигается ночь и мир вот‑вот вернется в исходное ничто. Это смерть, которой меня наказывают свыше!» И постился первый человек восемь дней, и молился. А когда прошло солнцестояние, увидел, что день становится все длиннее, и сказал: «Это просто закон природы». И установил праздник на восемь дней. А в следующем году и те и другие дни объявил праздничными. Адам установил этот праздник во Имя Небес, а народы превратили его в языческий праздник.

В содержательной части этого мидраша видно, насколько современно объяснение мудрецов празднику на переломе года: самый короткий день в году вызывает страх, а его окончание вызывает радость. Более того, они считают существование такого праздника естественным. Другое дело, что мудрецы крайне неодобрительно смотрят на то, как язычники используют этот праздник. Если продолжить рассуждения мидраша, то они как бы говорят: мы ничего не имели бы против существования такого праздника, но, так как народы мира превратили его в нечто непотребное для евреев, нам участвовать в нем не следует. При этом у нас есть праздник, который вполне может заменить языческое веселье, — Ханука, выпадающая приблизительно на тот же период. Надо сказать, что в результате Ханука стала приносить дополнительные выгоды в воспитании детей — им не приходилось облизываться на чужую радость, у них был свой повод для веселья. Конечно, в честь совсем других событий, конечно, смысл совсем иной, но очень важно, чтобы ребенок не оставался обделенным, когда сосед‑язычник радуется.

В Вавилонии римских обычаев не было, поэтому Ханука долго оставалась просто Ханукой, без дополнительной функции заместить нееврейский праздник. Но христианство стало распространяться не только по Европе, но и по всему Востоку  , унаследовав праздник в тот же период. И Ханука продолжала играть ту же роль, что и прежде, в античном окружении. Собственно, «хануке гелт» — традиционные деньги детям на Хануку — это еще один способ не оставить их обделенными, когда соседские дети получают подарки. Другой обычай Хануки, ставший ее символом, также связан с соседями‑христианами. Дело в том, что во многих государствах Западной Европы на время рождественской недели еврейские кварталы — гетто — запирали. В основном это было связано с опасением рождественских погромов, столь любимых соседями. Дети и взрослые попадали на неделю в осадное положение, и их следовало чем‑то занять. В результате появился вполне ханукальный обычай играть в настольные игры. Учитывая, что речь идет о Средних веках, они в большинстве своем были азартными. Понятно, что еврейский родитель не позволит своим детям играть в кости, ибо в Талмуде сказано, что игрок в кости не годится в свидетели и, вообще, приличный человек такими вещами не занимается. Но ведь есть другие игры, о которых в Талмуде не говорится. И тут приходит дрейдл — волчок с четырьмя гранями. В этот волчок играла вся Германия. На гранях волчка были написаны первые буквы немецких слов, NGHS. Есть несколько вариантов игры. Самый простой следующий. Все участники собирают деньги в банк, после чего по очереди крутят волчок. Если выпадает N — «нихт» («ничего»), то ход переходит к следующему игроку. Если выпадает G — «гелт» («деньги»), то игрок забирает ставку. Если выпадает H — «гальб» («половина»), то игрок забирает половину ставки. А если выпадает S — «шлехт» («проигрыш»), игрок добавляет ставку в банк. Играть можно долго, потому что со средней вероятностью деньги из банка, как нетрудно подсчитать, уходят со скоростью половина ставки на четыре броска. Так как германоязычные евреи писали на немецком языке еврейскими буквами, то и на дрейдле писали так же, и очень быстро появилась ханукальная расшифровка этих четырех букв: «нес гадоль гая шам» — «Чудо великое было там (в Земле Израиля)». В самой Земле Израиля шин на дрейдле заменили на пей, и получилось «нес гадоль гая по» («Чудо великое было здесь»), хотя буква «пей» никакого слова для игры не обозначает. Дрейдл превратился в символ Хануки, в огромном количестве еврейских мемуаров ХIХ в. описывается, как мальчики его делали — некоторые из дерева, некоторые из свинца; описание игры в дрейдл в хедере появляется почти у всех, хотя в наше время в нее практически не играют, да и вообще, мало кто играет в азартные игры в Хануку, наверное, потому, что осадного положения в рождественскую пору в еврейских кварталах больше нет (кроме того, и раввины постарались отвратить паству). Но каждую Хануку еврейские дети непременно получают волчки самых разных форм и видов — иногда очень даже современные, да еще и всякой электроникой напичканные. Но это не для того, чтобы играть в азартные игры, а чтобы он крутился и доставлял детям и взрослым невинную детскую радость.

Вот так, переливаясь из сосуда в сосуд, 25 кислева продолжает выполнять свое назначение — сохранение еврейской самоидентификации в окружении чужих культур.

День огней и Суккот

В представлении практически всех евреев понятия менора и Ханука неразделимы. В конце концов, в Талмуде ясно сказано, что огни Хануки зажигают в честь чуда с найденным кувшином чистого масла. Более того, понятия «Хасмонеи» и «менора» оказались полностью соединенными. Не случайно на герб Израиля поместили менору в обрамлении оливковых ветвей: олива напоминает о кувшине с маслом, а менора для сионистов — безусловный символ Маккавеев.

Совсем не зря изложение «что есть Ханука» принято строить на перечислении серии вопросов к празднику, их старательно перечисляют все еврейские авторы. Такое чувство, что Ханука — это клубок противоречий. И некоторые из них связаны с восемью днями горения. Самый первый вопрос очень простой: какого числа нашли кувшин? Если следовать Талмуду, то получается, что в первый день, когда вошли в Храм, — 25‑го числа месяца кислев. <…> В мидраше «Псикта рабати» (гл. 2) однозначно сказано, что менору из металлических прутьев соорудили в тот самый день, когда вошли в Храм. Но тогда возникает второй вопрос: а когда была Ханука, то есть начало службы на новом жертвеннике? Отсчитываем восемь дней на постройку нового жертвенника и очищение Храма — и получится, что Ханука состоялась не 25‑го числа, а через неделю после этого. 25 кислева как день Хануки, как день торжественного жертвоприношения, указан в Первой и Второй книгах Маккавеев. Тогда получается, что менору сделали и зажгли до этого числа. Иными словами, выходит, что в постановлении о празднике Ханука в восемь дней соединили два события — начало службы на жертвеннике и чудо горящего масла. Даже если бы это было так, то в этом не было бы ничего удивительного. Как известно, праздник приурочивают к праздничному дню, а горе к горестному — тем более когда даты событий находятся рядом .

И здесь стоит присмотреться к обычаю и закону, который считают прямо связанным с чудом меноры. Речь идет о зажигании ханукальных светильников. Если рассматривать алахическую сторону вопроса, то становится очевидным, что мудрецы совсем не хотели, чтобы у людей создалось впечатление, что ханукальные светильники — это такая домашняя замена меноры. В первую очередь это видно из правила, что ханукальные светильники зажигают после захода солнца. Храмовую менору зажигали до этого, в Храме никаких обрядов с наступлением темноты не проводят.

И тут мы вспоминаем, что Хануку в восемь дней установили по аналогии с праздником Суккот. В споре о том, сколько свечей лучше всего зажигать в соответствующие дни праздника Ханука, мудрецы дома Шамая говорят, что в первый день зажигают восемь, а потом каждый день уменьшают число свечей на одну. В качестве обоснования этой позиции высказано мнение, что дом Шамая рассуждает по аналогии с жертвами, приносимыми в Суккот: наибольшее число дополнительных жертв приносили в первый день праздника и каждый следующий день сокращали их число. Мы не следуем мнению дома Шамая, а поступаем согласно мнению мудрецов дома Гилеля, с каждым днем увеличивая число свечей. Но вопрос остается: почему дом Шамая считает, что аналогом к главному обряду Хануки следует считать именно Суккот? Ответ прост: так ведь Ханука Хасмонеями установлена именно как «Суккот в месяце кислев». Более того, в описании первой Хануки говорится, что она начиналась с торжественного шествия с пальмовыми побегами, миртом и пышными ветвями ивы. Это не может не напомнить о лулаве — связке растений праздника Суккот (цитрусовый плод под названием этрог, нераскрытый лист пальмы, ветви мирта и ивы) . Но тогда нельзя забывать и иллюминацию последнего дня этого праздника, ее устраивали во дворах Храма. Описание Мишны здесь очень яркое:

На исходе первого праздничного дня спускались в Женский двор и делали там большие приготовления . Там стояли золотые светильники (высотой пятьдесят локтей), и на вершине каждого — четыре золотые чаши; к каждой из чаш вели четыре лестницы. И четыре мальчика из учеников священников с кувшинами масла [общим] объемом сто двадцать логов (всего около 30 л) в руках заливали в каждую из чаш (а потом еще по мере прогорания и подливали). Из обветшавших штанов и поясов священников делали [толстые] фитили (чтобы горело ярче), и те горели (в чашах с маслом). Не было в Иерусалиме двора, в котором не было бы светло от света во время церемонии возлияния воды на жертвенник.

Таково описание праздника огней в Суккот. По тому же образцу делался и праздник огней в Хануку. Это была иллюминация по случаю победы, по случаю праздника, и ее бы устраивали даже и без истории с кувшином масла. Доказать последнее утверждение крайне легко. Сравните с парным праздником, с Пуримом. В Свитке Эстер нет ни одного упоминания чуда с Небес. Более того, все описанные там события можно объяснить самыми естественными причинами. Тем не менее праздник спасения установлен на все поколения. Ханука точно так же не нуждается в чудесах, чтобы установить праздник на все поколения, ведь Ханука — это день спасения еврейской души. Чудо в Хануке — это ответ Всевышнего на готовность к самопожертвованию народа. Чудо обнаружения чистого масла — это именно знак свыше, что старания и стремление к Торе и к чистоте приняты и зачтены, «записаны в книгу Небесного суда». Праздник установлен не в честь чуда — он осиян этим чудом.

Историки, по своим причинам, считают, что Иосиф Флавий если и ненадежен в своих исторических изысканиях, то достоверен в свидетельствах о храмовой жизни, ведь он и сам был священником в Иерусалимском храме. Правда, тут стоит заметить, что, во‑первых, в описываемую эпоху невежественных священников хватало. Во‑вторых, даже если он дневал и ночевал в Храме, попробуйте‑ка дать четкое описание здания, в котором вы работаете, указав размеры всех деталей и помещений… Так что он, очевидно, пользовался другими источниками, и насколько хорошими — тоже большой вопрос. Но вот дело доходит до Хануки. Флавий рассказывает о Хасмонейских войнах вполне добросовестно и явно опираясь на какие‑то источники, а не на собственную память. Потом он вдруг вспоминает, что Ханука — это Праздник огней. Почему у Хануки есть такое дополнительное название, он явно не знает и пишет что‑то вроде: «потому что в этот день явилась нам против всякого ожидания, подобно свету, возможность вновь поклоняться Предвечному» (Древности, 20, 7:7). Кроме всего прочего, созданный Флавием образ несуразен, «против всякого ожидания, подобно свету…»; свет — вполне ожидаемое событие, да к тому же он сам описывает, что война была сложной и победа многотрудной. И вдруг «…неожиданно». Объяснение того, что он не знает, откуда взялось название «Праздник огней», удивительно просто: он не знал о связи Хануки с Суккот. Дело в том, что в период его жизни торжества с шествием, с жертвами и иными обрядами по случаю Хануки уже были отменены в связи с тем, что народом правили потомки Ирода. Осталась только иллюминация.

Связь же Хануки с Суккот в поколении, когда издали постановление о Хануке, была прозрачна для всех. Праздничная неделя в честь «Хануки Шломо», то есть в честь начала функционирования Первого храма, состоялась ровно за неделю до Суккот (Млахим I, 8:2 и 8:65). Царь Шломо приурочил это мероприятие к празднику просто потому, что именно в этот период приносится наибольшее количество жертв. Ему вторит Нехемья в день Хануки жертвенника Второго храма: «И воздвигли жертвенник там, где ему место… и стали приносить на нем жертвы всесожжения… и исполнили праздник Суккот, как это предписано Писанием, по числу жертв всесожжения, как и положено» (Нехемья, 3:2–4). В следующий раз, когда Нехемья торжественно отмечал построение городских стен Иерусалима, он опять приурочил это событие к Суккот (Нехемья, гл. 12). И ничего удивительного нет в том, что Хасмонеи решили делать Хануку по образцу Суккот. Понятно, что посреди зимы они не могли отложить начало службы в Храме до осени, — слишком много времени ждать, да и нецелесообразно. Поэтому Хасмонеи решили как бы компенсировать отсутствие Суккот в том году в предписанное для праздника время в оскверненном Храме и отметить «малый Суккот».

И все же, помимо иллюминации, Ханука — это праздник меноры. И в основном это связано с тем, что ничего иного, хотя бы в некоторой степени подобного храмовому служению, вне здания Храма сделать невозможно. Доказательством тому, что именно менора является символом Хануки, является выбор афтары, которую читают в субботу, выпавшую на Хануку. Читают отрывок из книги пророка Зхарьи, от стиха 2:14: «Пой и веселись, дочь Сиона, ибо вот, прихожу Я и пребывать буду среди тебя, — слово Г‑спода». Пророк, конечно же, имеет в виду строительство Храма, ибо о нем сказано в Торе: «И построят Мне Святилище, и Я буду пребывать среди них» (Шмот, 25:8). Понятно, что Тора имеет в виду не то, что Всевышний будет пребывать в Храме, ведь в стихе говорится: «…буду пребывать среди них», а не «буду пребывать в нем».

Весь дальнейший текст пророчества Зхарьи говорит именно о Храме в Иерусалиме. Если учесть, что оно датировано первым элуля второго года правления Дарьявеша, то это часть попытки пророков уговорить народ построить здание Храма. Далее афтара переходит к пророчеству, явленному Зхарье, о первосвященнике Йеошуа (гл. 3). И опять легко увидеть, что пророчество обращается к проблемам того поколения. В начале пророческого видения Йеошуа предстает в испачканных испражнениями одеждах, которые потом с него снимают и заменяют на чистые. Переодевание сопровождается словами: «Вот, Я снял с тебя грехи». Причина того, что Йеошуа удостоился такого отношения, проста: «Разве это не головешка, спасенная из огня?» Смысл пророчества достаточно прост: поколение вернувшихся в Сион не верило в свою праведность и не считало себя достойными строить Храм и служить Всевышнему. На это Творец отвечает через пророка: Я приму вас, даже таких, просто в силу того, что вы те, кто спас себя от растворения среди других народов, в силу того, что вы вернулись. Далее следует фрагмент (гл. 4), ради которого этот отрывок постановлено читать в Хануку:

И сказал он (ангел) мне: «Что ты видишь?» И я сказал: «Видел я — вот светильник весь из золота, и чашечка наверху его, и семь лампад на нем, и по семь держателей для фитилей у лампад, что наверху его. И две маслины над ним; одна справа от чашечки, а другая — слева от нее». И отвечал я, и сказал ангелу, говорившему со мной, так: «Что это, господин мой?» И отвечал ангел, говоривший со мной, и сказал мне: «Разве ты не знаешь, что они, эти [явления, означают]?» И сказал я: «Нет, господин мой». И отвечал он, и сказал мне так: «Это слово Г‑сподне, сказанное Зрубавелю: “Не могуществом и не силой — только духом Моим, — сказал Г‑сподь Воинств. — Кто ты, гора великая, пред Зрубавелем? Равниной [станешь], и вынесет он главный камень [при] восклицаниях: ‘Прекрасен, прекрасен он!’”»

Нет сомнений в том, что две маслины вокруг меноры обозначают двух глав еврейской общины — первосвященника Йеѓошуа и главу Иудеи, потомка царей из рода Давида, Зрубавеля. В данном случае это две ветви власти — духовная власть священника и исполнительная власть царя. Вместе они наполняют чаши меноры маслом, позволяя ей светить. Пророчество говорит о единстве двух ветвей власти, которые позволят народу достичь святости. Это пророчество — политическая декларация о политическом единстве религии и царства.

Получается, что менора, о которой говорится в пророчестве, — это символ всего Храма, вокруг которого объединяется народ. Свечи Хануки — это память о меноре, память о Храме. Свечи, стоящие так, чтобы их было видно с улицы, — это не только «весть о чуде», — это напоминание всем нам о вероятности такового. Возможности, обусловленной нашими стараниями, мечтами и деятельным желанием. 

Меир Левинов