Но нет. И большинство наших новеньких, свежих, недавно переехавших репатриантов говорит о том же – из их жизни ушли праздники. Это волнение, это предвкушение, эта радость. Знаете, на что это похоже? На развод. Когда ты расходишься с человеком, с которым ты жил многие годы, то тебя ничего не радует – даже если это решение было абсолютно верным! Ты видишь, например, свою одежду и вспоминаешь, как вы ее покупали вместе. Или ты надевала ее для него, или ты была в ней в какой-нибудь важный для вас момент. Все твои воспоминания связаны с этим человеком: поездки, кафе, любимые книги, кино, музыка, хобби. Вся твоя жизнь целиком пропитана им. Но потом появляются новые места и новые книги, которые ты прочитала сама, новые друзья и новые картины на стенах, новая стрижка. И постепенно в твоей жизни становится все больше новых воспоминаний и новых эмоций, которые вытесняют всё старое.

Вот так же с праздниками. Мы, новенькие в Израиле, только-только набираем свои впечатления. Вдыхаем жизнь в наши новые праздники. Вот в позапрошлом году мы приехали в гости к друзьям в Тель-Авив, спускались из подъезда в их шалаш, я зацепилась ногой за ступеньку, полетела кубарем и так вывихнула ногу, что мой крик был слышан, наверное, даже в Хайфе. Потом меня отвезли в скорую, сделали рентген, перебинтовали – и вернули в шалаш, за праздничный стол. Для моей ноги соорудили отдельное кресло, и потом я месяц ходила на костылях. Но зато компания была очень приятная.

Дурацкое на самом деле воспоминание, но примерно из таких и складывается наше отношение к любому предмету. Из многих-многих наслоений подобных воспоминаний. Ведь Новый год, например, это не только Дед Мороз, оливье и подарки. Это, например, воспоминание, как моя мама в большом тазу красит синькой марлю, а дедушка вырезает из какого-то металла звезды и луну – из всего этого получился потрясающий костюм ночи, и я была звездой в своем первом классе.

А вот другое воспоминание: мама каким-то образом достала из-за границы потрясающее платье для меня. Расшитое жемчужинками и серебром. Не дала даже померить, сказала – будет на Новый год. И я ждала, ждала этого Нового года много месяцев, жила мыслью об этом платье. А когда пришел тот день, выяснилось, что я безнадежно выросла и никак, совсем никак в это платье не влезаю. И вот мама рыдает, кричит на меня и пытается изо всех сил натянуть на меня платье. И я тоже плачу взахлеб, изо всех сил пытаюсь сжаться, но ничто не может изменить того факта, что за полгода я выросла почти на десять сантиметров.

А еще в один Новый год я болела почти всю осень и весь декабрь и смогла выйти в садик только в самый последний день перед каникулами – как раз к празднику. И там всем детям раздавали мандарины. Мандарины в 1984 году! А мне не дали – потому что я болела и меня не внесли в списки. И я сидела и молча смотрела, как вся остальная группа ест свои мандарины, пока за мной не пришел папа. Он вывел меня из садика на белый-белый мороз, раскрыл ладонь – а в ней лежал огромный, гигантский мандарин. И это было такое необыкновенное чудо, что у меня до сих пор сердце перехватывает, когда я об этом вспоминаю.

У наших детей будут такие же – и хорошие, и плохие – воспоминания о еврейских праздниках. Сын помнит, как на Пурим он сделал себе такой крутой и достоверный костюм окровавленного зомби, что его одноклассники совсем не обрадовались, а один даже разрыдался от ужаса. И сыну пришлось в школьном туалете спешно отмываться от «крови». А дочка вспомнит, что она никак не могла решить: бабочка она или фея? И в результате стала феей-бабочкой. И все хотели потрогать ее за крылышки.

Сегодня начинается один из моих самых любимых израильских праздников – Суккот. Я его люблю и за то, что он не накладывает практически никаких ограничений, в отличие от большинства наших праздников – не требует от нас аскезы. А еще больше за то, что мы не празднуем сегодня того, как нас чуть не убили, но мы чудом выжили. Мы не празднуем ничьих смертей и жертв. Мы празднуем только то, что Б-г нас любит. Любит и защищает. А это ли не счастье?

АЛИНА ФАРКАШ