Тайна Максима Максимыча: к 45-летию «Семнадцати мгновений весны»

11 августа 1973 года советские зрители увидели первую серию телефильма «Семнадцать мгновений весны». К 45-летию выхода на экраны культовой многосерийной картины Екатерина Барабаш разбирает мифологию «мгновений» и «новую версию» победы в войне, вспоминает о встрече с «внуком Мюллера» и размышляет о том, можно ли в свете новых российских законов посадить за Штирлица все телевидение.

Штирлиц Тихонова — идеальный человек без свойств,

умеющий в каждый отдельный момент быть то интеллектуалом,

то высоким гуманистом, то ликвидатором зла

С «Мгновениями» так и получилось. Нам словно сказали: «Дорогой зритель, тебя долгие годы обманывали, втюхивали, что фашисты — слабоумные. А мы сейчас расскажем, как было на самом деле. Вот, смотри — нацисты умные человечные люди, просто им достался гнилой лидер, который их сумел обманом увлечь в неправильном направлении». Весь советский эпос до этого обслуживал один миф — миф о баснословном превосходстве советской модели во всех сферах жизни. Военный эпос являл собой непомерную героизацию советского народа — солдат, офицеров, партизан, тружеников тыла, пионеров-героев, комсомольцев-героев, младенцев-героев, женщин-героев, стариков-героев — словом, практически всего населения нашей огромной страны. Изображение нацистов недоумками удобно укладывалось в эту мифологию, хотя логики в этом не было.

Советский кинематограф, а заодно зарождающаяся тогда сериальная индустрия, строго держался заданного мифа, разделив участников Второй мировой на два лагеря — умных и дураков. Логика, подсказывающая, что победить врага-дурака большого ума и героизма не надо, не действовала. Враг должен был быть идиотом. В зависимости от жанра фильма окраска идиота менялась от комической до трагической. Но отсутствие намека на интеллект было обязательным правилом.
Татьяна Лиознова с подачи Юлиана Семенова и Юрия Андропова это правило поломала. Однако поломав одно правило и свергнув один миф, она воздвигла другой. Перед миллионами зрителей встала новая версия победы. В этой версии кузнецом победы был сотрудник советской разведки — красавец каких свет не видывал, обаятельный как сто чертей и интеллектуал. И до этого среди экранных советских разведчиков встречались не только симпатяги, но и умницы — вспомним хоть Александра Белова в исполнении Станислава Любшина из фильма «Щит и меч», который вышел за пять лет до «Мгновений», но впервые перед нами появился разведчик-интеллектуал.

Леонид Броневой в роли Мюллера

Далеко не глупый Андропов рассудил совершенно правильно: старый миф себя изжил. На кону — новое прочтение недавней истории, и главный герой этой истории — советский разведчик. Не удивительно, что эту роль взяли самого, кажется, красивого актера Советского Союза — Вячеслава Тихонова. Потом, правда, авторы уверяли, что Тихонова утвердили по вполне техническим причинам — он единственный согласился отдать работе над фильмом три года жизни, не отвлекаясь ни на что другое. До этого по разным причинам отпали Арчил Гомиашвили, Олег Стриженов, Иннокентий Смоктуновский.

Пытаюсь представить себе каждого из них в роли Штирлица. Забавно — совсем другое кино получается. Гениальный Смоктуновский, как мне кажется, переиграл бы всех с такой силой, что от Мюллера, Шелленберга, пастора Шлага и других — при всей любви к Броневому, Табакову, Плятту — в фильме ничего бы не осталось. Стриженов, как и Тихонов, невозможно красив, но ему не хватает тихоновской мужественности на экране. Гомиашвили представить себе на месте Тихонова труднее всего — наверное, из-за Остапа Бендера. Анамнез неподходящий. Хотя — можете резать меня прямо сейчас — если настроиться и представить себе Гомиашвили в роли Штирлица, он окажется очень даже ко двору. Нацистская форма, в которой щеголяют герои «Мгновений» и которой, как известно, настоящие фрицы не носили с 1939 года, на всяком будет сидеть как влитая, а Гомиашвили — мужчина очень даже обаятельный. Но ему тоже недостает тихоновской даже не мужественности, но скорее — монументальности.

Штирлиц Тихонова — идеальный человек без свойств, умеющий в каждый отдельный момент быть то интеллектуалом, то высоким гуманистом, то ликвидатором зла, то сентиментальным дядечкой в кофте и запачканной печеной картошкой щекой. Это было как раз то, в чем нуждался образ чекиста. Правда, слово «чекист» в фильме ни разу не употребляется — в КГБ прекрасно знали о репутации этого слова в народе.

Отказавшись от череды слабоумных нацистов на экране, советское телевидение упало в другую крайность. Сонм прелестников вьется вокруг Штирлица, соревнуясь в интеллекте и остроумии. Они настолько человечны, что чуть ли не каждого хочется внимательно разглядывать и жалеть. Особенно зная об их скорой участи. Даже одноглазого Айсмана — Леонида Куравлева. Кстати, Куравлев должен был играть Гитлера, но Лиозновой на этом поприще он не понравился. Тогда возник Айсман — ищейка с римским профилем. А Гитлера сыграл опять Фриц Диц, гэдээровский актер, которому на тот момент было уже 70. Этого замечательного актера в СССР знают только по образу Гитлера из «Семнадцати мгновений весны», «Освобождения» и «Солдат свободы». Причем Диц отчаянно не хотел играть Гитлера в советских фильмах — ему надоело уже изображать этого персонажа на родине, и остаться актером одной роли — причем не какой-нибудь, а Гитлера — он совсем не хотел. Уламывал его сам Эрих Хоннекер.

Фриц Диц в роли Адольфа Гитлера

Так вот о нацистах в фильме. Черная форма, в которой живут на экране немецкие офицеры, в действительности существовала — но только до 1939 года и только как парадная. Весной 1945-го ее уже никто не носил. Не знать об этом авторы сериала не могли — у них были самые серьезные консультанты вплоть до самого Андропова. Для чего же понадобилась это историческое несоответствие? А очень просто — это красиво. Нацисты должны были быть не только умными, но и привлекательными. Никакая женщина не даст соврать: все обитатели кабинетов и коридоров вермахта, гестапо и СД необыкновенно сексуальны. Во многом — благодаря именно черному цвету, в котором они все время щеголяют и который играет немалую роль в сексуальном доминировании. Герои «Мгновений» совершают свои преступления только за кадром. Самое страшное преступление в кадре — раздевание младенца перед открытым окном. Впрочем, как мы помним, кара за это следует незамедлительно.

А кстати — вам приходило когда-нибудь в голову, каким образом Штирлиц дослужился до штандартенфюрера и стал своим человеком в самых сокровенных закоулках чуть ли не всех нацистских структур? Вряд ли ему удалось сделать карьеру нацистского офицера только благодаря его неустанной работе на советскую разведку. Не будем гадать, в каких преступлениях был замешан Макс Отто Штирлиц, но согласимся лишь с непреложным фактом: на его руках не один литр невинной крови. Впрочем, из фильма мы об этом не узнаем — зрителю об этой стороне деятельности героического Максима Максимовича Исаева знать было не положено.

Создавая новейшую мифологию, придуманную в недрах КГБ, Лиознова, помимо мастерски проведенного кастинга и в целом — отличной режиссерской работы (не будем забывать, что на счету Лиозновой уже были хорошие широкоформатные картины — в частности, такие заметные картины, как «Евдокия» и «Три тополя на Плющихе»), придумала сильный ход для придания всей этой истории большего правдоподобия — хроникальные вставки. Разбавляя игровую ткань фильма документальными вставками, режиссер добилась того, что от нее требовалось, — люди стали воспринимать фильм как «основанный на реальных событиях». Этому еще здорово помог Ефим Копелян со своим чуть треснутым, человечным и одновременно твердым голосом. Голос за кадром внушал доверие, какое не снилось и самому Штирлицу. Это завораживало и увлекало под божественно красивую музыку Микаэла Таривердиева, а время от времени знакомый голос Кобзона призывал «Не думай о секундах свысока», и это сто раз повторенное «не думай» настраивало на приятную правильную волну.

С «Семнадцати мгновенийвесны» в голове советского человека, не прошедшего войну, поселилась другая Вторая мировая — тоже мифологическая, только другого толка. И я много лет ломаю голову: могла ли затея, придуманная КГБ, рано или поздно повернуться другой стороной, до того остающейся в тени? И прихожу к выводу, что могла — мифология, не идущая рука об руку с правдой, не может приносить пользы. Если бы Вторая мировая войны была вовремя изучена и публично отрефлексирована, если бы мы имели возможность знакомиться с закрытыми навсегда архивами, если бы руководство и спецслужбы (а это у нас, как известно, одно и то же) не мухлевали с военной статистикой, если бы история у нас не стояла на службе идеологии — тогда плетение мифа было бы закономерной реакцией общества на мощный социальный катаклизм. Но в СССР, а потом и в России миф строго охраняет подходы к правде. И ведь огромное количество людей смотрели «Мгновения» как историческое кино, мечтая переодеться в красивую вражескую форму и в ней послужить Родине. Как знать — пришла бы третьекурснику юридического факультета ЛГУ Володе Путину мысль поступить в школу КГБ и так бы мы сейчас жили, не очаруйся он Максимом Максимычем Исаевым.

Вот ведь беда: как ни старалась, а кончила за упокой, хотя искренно люблю «Семнадцать мгновений весны». Так люблю, что очень волнуюсь: как его теперь, в свете новых законов, будут показывать, если даже за публикацию рисунка со свастикой можно получить реальный срок за реабилитацию нацизма? Или все телевидение посадят? А что, кстати? Это мысль…

Источник: ru.rfi.fr 

Яков Блюмкин

Повышенный интерес, который «с младых ногтей» я испытывал к сфере внешней разведки, ничуть не ослабевший даже после неудавшейся попытки профессионального приобщения к ней, показал насколько безгранична эта самая сфера, как богата её история, какие незаурядные и талантливые люди посвятили ей свою жизнь. Хотя, конечно, в определённой части случаев мотивацией деятельности разведчиков служили и служат не патриотизм и не бескорыстный интерес к профессии, а изрядные суммы вознаграждения и иные, сугубо прагматичные соображения. Среди них даже «отмаливание» вины за прегрешения, за предательство, за государственную измену. Иное дело, что такие агенты доверием руководства разведслужб не пользовались, а выполняли лишь отдельные поручения под строгим контролем. Прагматики и авантюристы легко становились т. н. двойными и даже тройными агентами.

Мне приходилось писать, что в практике разведчика причудливо сочетаются высокая романтика и будничная работа, героические подвиги и глубокое нравственное падение, альтруизм и корыстолюбие — разнообразие, сравнимое лишь с самой жизнью. Два издания моей книги «Рассекреченные судьбы», вышедшие в 1999 и 2001 г г, смогли охватить около двухсот таких судеб, хотя почти каждой из них могут быть посвящены отдельные тома. Не будет неожиданным тот факт, что особое моё внимание привлекли разведчики, жизнь и (или) деятельность которых связана с нашим городом. Таковых было немало. Но, пожалуй, две фигуры из их числа оказались фантастически интересными и неправдоподобно эффективными по многообразию и количеству совершенных ими акций. Осведомлённому читателю нетрудно догадаться, что я имею в виду Сиднея Рейли и Якова Блюмкина. Об этом последнем и пойдёт речь в предлагаемом очерке.

Этот номер газеты выходит в дни, когда исполняется ровно 85 лет со дня завершения уникальной судьбы нашего земляка. Сразу оговорюсь, что я практически не работал с архивными документами спецслужб, доступ к которым непрост и нынче, но довелось ознакомиться со значительным количеством нередко противоречивых источников в биографической литературе, на официальных сайтах, в блогосфере, видеоматериалах. Шпионские биографии практически никогда не бывают абсолютно достоверными. Слишком много усилий прилагается к тому, чтобы сделать их именно такими.

Судя по большинству доступных материалов, Яков Григорьевич (Симха-Янкель Гершевич) Блюмкин (псевдонимы: Исаев, Макс, Владимиров, Вишневский, Живой и масса других) — революционер, чекист, советский разведчик и контрразведчик, террорист, государственный и военный деятель, считается одним из создателей советских разведывательных служб. Возможный прототип молодого Штирлица. По данным, сообщенным ЧК в 1918 году самим Блюмкиным, родился он 8 октября 1900 года в Одессе, на Молдаванке. Но он не был бы Блюмкиным, если бы от него не исходили различные версии любых событий. В соответствии с наиболее достоверной версией Яков происходил из одесской пролетарской семьи, и то, что с полуторагодовалого возраста он с нищей семьей отца, в которой было пятеро детей, жил на Молдаванке в Одессе, практически не вызывает сомнений у биографов.

Выстроить надёжную хронологическую последовательность совершённых им или приписываемых ему действий и связанных с ними событий не представляется возможным, т. к., совершенно различные по характеру и месту происшествия, они нередко проецируются на одни и те же временные периоды. Поэтому при их изложении постоянно хочется употреблять формулировки «очевидно», «скорее всего», «наиболее вероятно»…

В 1913 г. Блюмкин окончил еврейскую начальную школу — Талмуд-тору, которой руководил известный писатель — «дедушка еврейской литературы» Менделе Мойхер-Сфорим. Обучение в школе было бесплатным, за счёт иудейской общины. Там он получил начальные знания в древнееврейском и русском языках. Блюмкин писал:

«В условиях еврейской провинциальной нищеты, стиснутый между национальным угнетением и социальной обездоленностью, я рос, предоставленный своей собственной детской судьбе».

В автобиографии он указал, что в 1914 году (14-15-ти лет от роду) работал электромонтёром в Одесском трамвайном депо, затем в театре, на консервной фабрике братьев Аврич и Израильсона. Брат его Лев был анархистом, а сестра Роза — социал-демократкой. Старшие братья Якова — Исай и Лев — были журналистами одесских газет, а брат Натан получил признание как драматург (псевдоним — Базилевский). Яков участвовал в отрядах еврейской самообороны против погромов в Одессе. Вступил в партию социалистов-революционеров. Как агитатор «по выборам в Учредительное собрание», он в августе — октябре 1917 года побывал в Поволжье, а уже в ноябре 1917-го примкнул к отряду матросов, участвовал в боях с частями украинской Центральной Рады. Во время революционных событий в Одессе в 1918 г. участвовал в экспроприации ценностей Государственного банка. По слухам, часть конфиската присвоил. Одно время в Одессе подрабатывал в конторе некоего Пермена на Военном спуске, в роде деятельности которой краеведы не разобрались, но чем в ней занимался младший служащий Блюмкин, уже не скрыть. Он наладил подделку документов, обеспечивавших освобождение от призыва. Разоблачённый Яша заявил, что делал это по приказу хозяина. Оклеветанный Пермен подал в суд, который, вопреки ожиданиям, Блюмкина оправдал. Оказалось, что, узнав о неподкупности судьи, Яков послал ему какое-то подношение с вложенной в него визиткой своего шефа. Возмущенный откровенной взяткой, судья вынес оправдательное решение. Узнавший об этом Пермен возмутился, но потом дал Блюмкину характеристику, которой тот всегда гордился: «Подлец, несомненный подлец, но талантливый». В январе 1918-го Блюмкин совместно с Моисеем Винницким (Мишкой Япончиком) принимает активное участие в формировании в Одессе 1-го Добровольческого «железного» отряда. Входит в доверие к диктатору революционной Одессы Михаилу Муравьеву, которого одесситы называли «красным маршалом».

Анархистское, а затем эсеровское подполье, первые «опыты» экспроприаций, мошенничества и подлогов ярко проявили его характерные качества революционного авантюриста: жестокость, цинизм, беспринципность, непомерную амбициозность и при этом, безусловно, довольно широкий спектр способностей и талантов, выраженную склонность к романтизму. В одесской периодике, в газетах «Одесский листок», «Гудок» и в журнале «Колосья», печатались первые стихи Блюмкина, да и впоследствии он продолжал их писать. В Одессе Блюмкин знакомится с поэтом А. Эрдманом, членом Союза защиты родины и свободы, английским шпионом и типичным тройным агентом. Возможно, Эрдман дал старт дальнейшей головокружительной карьере Блюмкина в ЧК. Уже в апреле 1918-го Эрдман под видом лидера литовских анархистов Бирзе ставит под свой контроль часть вооружённых анархистских отрядов Москвы и одновременно работает для ЧК, собирая информацию о немецком влиянии в России для стран Антанты.

Когда в мае 1918 года Блюмкин приехал из Одессы в Москву, ЦК Партии левых эсеров делегировал его в ВЧК, где он сразу же назначается заведующим отделом по борьбе с международным шпионажем. С июня 1918 года — заведующий отделением контрразведывательного отдела по наблюдению за охраной посольств и их возможной преступной деятельностью. В основном Блюмкин занимался «немецкими шпионами». Находясь в должности (данные разноречивы в разных источниках) начальника «германского» отдела ВЧК, Блюмкин 6 июля 1918 г. явился в посольство Германии якобы для обсуждения судьбы военнопленного (ранее завербованного Блюмкиным) — дальнего родственника посла графа Вильгельма фон Мирбаха, которого арестовала ЧК. Его сопровождал сотрудник того же отдела ЧК, матрос Николай Андреев. Около 15 часов Блюмкин несколько раз выстрелил в посла, а Андреев, убегая, кинул в гостиную две бомбы. Посол погиб на месте. Преступники скрылись. 

Однако Б. Бажанов в своих воспоминаниях описывает эти события иным образом: «Об убийстве Мирбаха двоюродный брат Блюмкина рассказывал, что дело было не совсем так, как описывает Блюмкин: когда Блюмкин и сопровождавшие его чекисты были в кабинете Мирбаха, Блюмкин бросил бомбу и с чрезвычайной поспешностью выбросился в окно, причем повис штанами на железной ограде в очень некомфортабельной позиции. Сопровождавший его матросик не спеша ухлопал Мирбаха, снял Блюмкина с решетки, погрузил его в грузовик и увёз». Матросик очень скоро погиб на фронтах гражданской войны, а чуть было не спровоцировавший возобновление военных действий (после Брестского мира) левый эсер Блюмкин был объявлен большевиками вне закона, но очень скоро перешёл на их сторону, предав организацию левых эсеров. Блимкин стал самым молодым начальником управления в истории ВЧК-ГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-КГБ. И это невзирая на то, что провокационное убийство Мирбаха послужило сигналом для вооружённого выступления левых эсеров против советского правительства во главе с большевиками. Позже в беседе с женой Луначарского Натальей Луначарской-Розенель и с её двоюродной сестрой Татьяной Сац Блюмкин признался (если не солгал), что о плане покушения на Мирбаха знали и Дзержинский, и Ленин. 

Никаких других исторических свидетельств этого «признания» нет. Поэтому неудивительно, что существует совершенно другая версия этих событий, свидетельствующая о том, что после провала эсеровского мятежа Блюмкин под фамилией Белов скрывался в больницах Москвы, Рыбинска и Кимр, затем под именем Григория Вишневского работал в Кимринском комиссариате земледелия. А затем, уже в сентябре 1918-го, оказался в Украине. 

В ноябре того же года, в момент всеобщего восстания против украинского гетмана Павла Скоропадского и австро-немецких оккупантов, Блюмкин находит своих партийных товарищей-эсеров в Киеве и включается в их подпольную работу. Он участвует в подготовке террористического акта против Скоропадского и в покушении на командующего немецкими оккупационными войсками в Украине фельдмаршала Эйхгорна. По этим же данным, в декабре 1918 — марте 1919 г. Блюмкин был секретарем Киевского подпольного горкома ПЛСР. По заданию ВЦИКа был якобы задействован и в подготовке покушения на адмирала Колчака, необходимость в котором отпала из-за ареста Колчака левыми эсерами в Иркутске. 

В марте 1919 года близ Кременчуга попал в плен к петлюровцам, которые выбили Блюмкину передние зубы и жестоко избили. После месячного лечения, в апреле 1919 г., Блюмкин явился с повинной в ЧК. Особая следственная комиссия по согласованию с Президиумом ВЦИКа и с одобрения Ф. Дзержинского приняла решение об амнистии Блюмкина. Писали также, что ранее Ленин велел «железному Феликсу» хорошо искать и… не найти Блюмкина, выдачи которого требовала германская сторона. 

В октябре 1919 г. он получает первые задания по борьбе со шпионажем на Южном фронте. Отмечалось, что он выдал ЧК многих своих прежних товарищей и был заочно приговорён левыми эсерами к смерти. На него совершили 3 покушения, Блюмкин был тяжело ранен, но сумел скрыться из Киева. Правдоподобие этой версии подкрепляется тем, что активной участницей эсеровской боевой дружины, охотившейся на Блюмкина, была его тогдашняя возлюбленная Лида Соркина. Согласно другой, также вполне правдоподобной версии, за убийство Мирбаха Блюмкин был в 1920-м приговорен армейским военным трибуналом к расстрелу. И вовсе не Дзержинский, а Троцкий добился, чтобы смертную казнь заменили «искуплением вины в боях по защите революции», взял его к себе в штаб, где Блюмкин провёл всю гражданскую войну начальником личной охраны наркомвоенмора. 

Затем своим шефом он был направлен на учёбу в Академию Генштаба РККА, после окончания сокращённого курса которой вновь был переведен в органы ГПУ. С Блюмкиным и тут всё не просто, и ещё одна, третья, изобилующая подробностями версия утверждает, что в 1920 г. дело Блюмкина рассматривал (заочно?) межпартийный суд по делам, связанным с левоэсеровским восстанием, куда входили анархисты, левые эсеры, максималисты, боротьбисты. Товарищеский суд возглавил Карелин — бывший член ВЦИКа РСФСР, мистик, лидер российских анархистов-коммунистов. Суд этот тянулся две недели, но якобы так и не вынес окончательного решения. Вот попробуй разберись в этих обстоятельствах. Тем более что последующая информация почти перечёркивает всё вышесказанное о перипетиях, связанных с Блюмкиным в годы гражданской войны. 

В частности, подробно излагаются сведения о том, что когда в мае 1920 года Волжско-Каспийская военная флотилия под командованием Федора Раскольникова и Серго Орджоникидзе была направлена в Энзели (Персия) с целью возвращения российских кораблей, которые увели в Персию эвакуировавшиеся из российских портов белогвардейцы, дело там не обошлось без вездесущего Блюмкина. В результате последовавших боевых действий белогвардейцы и занимавшие Энзели английские войска отступили. Воспользовавшись этой ситуацией, в начале июня вооружённые отряды революционного движения дженгалийцев под командованием Мирзы Кучек-хана захватывают город Решт — центр остана Гилян, после чего здесь провозглашается Гилянская Советская Республика. Вот тут-то Блюмкина направляют в Персию, где он участвует в свержении Кучек-хана и приходе к власти хана Эхсануллы, которого поддержали местные «левые» и коммунисты. 

В боях он шесть раз (!) был ранен. После переворота Блюмкин участвовал в создании Иранской коммунистической партии (на базе Социал-демократической партии Ирана «Адалят»), стал членом её Центрального комитета и военным комиссаром штаба Красной армии Гилянской Советской Республики. Он представлял Персию на Первом съезде угнетённых народов Востока, созванном большевиками в Баку. В Персии Блюмкин знакомится с будущим успешным советским военным разведчиком Яковом Серебрянским, содействует устройству его сотрудником особого отдела Иранской Красной армии. В сентябре 1920 года правительство РСФСР принимает решение о сворачивании своей военной операции в Персии и приступает к переговорам с шахским правительством. 

В 1920-21 годах Блюмкин — начальник штаба 79-й бригады (помните, указывалось, что он всю войну провёл в штабе Троцкого?), а позже — комбриг, планировал и осуществлял карательные акции против восставших крестьян Нижнего Поволжья, на Тамбовщине, в подавлении Еланского восстания. Осенью того же 1921 года Блюмкин командует 61-й бригадой, направленной на борьбу против войск барона Унгерна фон Штернберга. Позднее он занимал ряд высоких командных должностей в войсках и штабах Красной армии, был награждён орденом Боевого красного знамени. Вообще же знакомство с материалами о 1920 — 21 годах оставляет чёткое ощущение, что Блюмкин одновременно находился в разных географических точках, на разных должностях в разных гражданских и военных структурах.

Согласно этим данным, вернувшись в Москву, Блюмкин написал и издал (как, когда успел?) книжку о Дзержинском и стал его фаворитом в ЧК, именно по его личной рекомендации вступил в РКП(б). Дзержинский, не жаловавший Блюмкина за авантюризм, но ценивший как бесстрашного агента, переманил его в ИНО (иностранный отдел ГПУ). Указывается, что во время учёбы в Академии Блюмкин (правда, неясно, каким образом — молниеносно?) к знанию иврита добавил знание турецкого, арабского, китайского, монгольского языков, приобрёл обширные военные, экономические, политические знания. «Природная смекалка и умение разбираться в драгоценных камнях, обретенное им во время одесских экспроприаций» (так убедительно и красноречиво излагает источник), позволили Блюмкину всё той же осенью 1921 года быстро раскрутить дело с хищениями в Гохране. В октябре Блюмкин под псевдонимом Исаев (взят им по имени деда) едет в Ревель (Таллинн) в роли «ювелира» и, выступая в качестве провокатора, выявляет заграничные связи работников Гохрана.

Se none е vero, ma ben trovato! — если это и неправда, то хорошо придумано! (итал.), т. к. именно этот эпизод в деятельности Блюмкина был положен Юлианом Семеновым в основу сюжета книги «Бриллианты для диктатуры пролетариата», а блюмкинский псевдоним Исаев использован им в дальнейшем в качестве официальной фамилии для самого обаятельного героя советской «шпиониады» — Штирлица. В 1920-е годы Блюмкин тесно сошёлся с кружком поэтов и литераторов. Дружил с Есениным, познакомился с Маяковским, Шершеневичем и Мариенгофом. Все они посвящали ему стихи. Блюмкин был одним из учредителей полуанархической поэтической Ассоциации вольнодумцев, имевшей своей целью «духовно-экономическое объединение свободных мыслителей и художников, творящих в духе мировой революции», завсегдатаем круга имажинистов. Николай Гумилёв писал о Блюмкине («убийце императорского посла») в стихотворении «Мои читатели». Маяковский написал на подаренной Якову книге «Дорогому товарищу Блюмочке…». В ряде воспоминаний об Осипе Мандельштаме сообщается, что поэт вырвал у Блюмкина пачку ордеров на расстрелы, которые тот, похваляясь своим всемогуществом, подписывал в пьяном виде на глазах у компании собутыльников, и разорвал их. Возникший скандал привёл к кратковременным неприятностям у Блюмкина с ВЧК и лично с Дзержинским, после чего Мандельштам, опасаясь мести Блюмкина, уехал на Кавказ. Независимо от того, имел ли место именно такой эпизод, известно точно, что из-за какого-то серьёзного конфликта с Блюмкиным Мандельштам был вынужден на время покинуть Москву. По воспоминаниям Владислава Ходасевича, Есенин как-то привёл в круг богемы Блюмкина в чекистской кожаной куртке. Сергей Есенин, стремясь поразить воображение окружающих дам, предложил понравившейся ему девушке: «А хотите поглядеть, как расстреливают в ЧК? Я это вам через Блюмкина в одну минуту устрою». В 1920 году, когда Есенин и братья Кусиковы арестовывались ЧК, Блюмкин оказал помощь поэту, обратившись с ходатайством отпустить его на поруки. Сергей Есенин и Яков Блюмкин познакомились, по всей видимости, в Москве весной 1918 года, во время съезда партии левых эсеров. Секретарю Ассоциации вольнодумцев Матвею Ройзману крепко врезались в память такие слова чекиста, обращенные к Есенину: «Я — террорист в политике, а ты, друг, террорист в поэзии!» «Горел. Сгорал. Жёг жизнь с двух концов…»

Вадим Шершеневич вспоминает, что когда у поэта-имажиниста Сандро Кусикова в квартире освободилась комната, Блюмкин получил на нее ордер. До этого он, не имевший собственной жилплощади, жил в разных московских гостиницах. Например, адрес гостиницы «Савой» был указан на поручительствах Блюмкина за Сергея Есенина и братьев Кусиковых — Александра и Рубена, арестованных МЧК по ложному доносу в ночь на 20 октября 1920 года на квартире в Большом Афанасьевском переулке, д. 30, кв. 5. В этой квартире рядом с Арбатом жил тогда и Есенин.

Внешность Блюмкина, этого «чёрного ангела революции», описывалась многими, и всегда по-разному. «Невероятно худое, мужественное лицо обрамляла густая черная борода, темные глаза были тверды и непоколебимы», — писал Виктор Серж (Кибальчич), поэт-революционер, впоследствии арестованный (затем выпущенный) чекистами. Со временем невероятно худое лицо преобразилось в довольно круглое, и поэтесса Ирина Одоевцева вспоминала о нем уже как о мордатом чекисте, ражем и рыжем (впрочем, цвет волос он менял неоднократно). Другой современник изображает Блюмкина широкоплечим, довольно упитанным, пухлогубым, черноволосым. Поэт Мариенгоф упоминает его «жирномордость» да к тому же добавляет, что пухлые его губы были всегда мокрыми и при сильном волнении он забрызгивал слюной всех окружающих. Да ещё лез целоваться. На некоторых фотографиях не разберешь, толст он или худ: щеки скрывает борода. Зато вышеупомянутый Серж вспоминает: «Его суровое лицо было гладко выбрито, высокомерный профиль напоминал древнееврейского воина». «Древнееврейский воин» увлекался собственным имиджем, декламировал стихи Фирдоуси, других восточных поэтов. Словом, Яков Блюмкин был многолик. 

На восточном отделении Академии Генштаба готовили разведчиков для стран Азии, хотя Блюмкин уже был вполне сложившимся и профессиональным шпионом. Именно там, в Академии, он встретил Татьяну Исааковну Файнерман, дочь известного толстовца Файнермана-«Тенеромо», и вскоре на ней женился.. После замужества Татьяна, унаследовавшая отцовские авантюризм и самомнение, почти немедленно оставила медицину, которой к тому времени училась уже четыре года, ради занятий литературой и искусством. 

Склонность к возвышенному объединяла супругов Блюмкиных. В их маленькой комнате в квартире поэта-имажиниста Кусикова стену украшали перекрещенные сабли, на столе стояли бутылки отличного вина, а сам хозяин поражал воображение гостей то красным шелковым халатом и восточным чубуком в аршин длиной, то роскошным креслом, на котором восседал, как на троне, завернувшись в плед. Кресло считалось подарком монгольского принца. 

Брак с Татьяной Файнерман оказался не особенно удачным и через несколько лет распался. Однако в своем завещании Блюмкин просил власти о назначении пенсии бывшей жене и их общему сыну Мартину. 

Блюмкин печатался в «Правде», пописывал стихи (по отзывам — очень разного уровня.), до нас не дошедшие, а также был завсегдатаем «Кафе поэтов» и «Стойла Пегаса». Иногда он даже сам вел поэтические вечера. «Дорогой Блюмочка» пользовался расположением Маяковского до тех пор, пока — уже в конце двадцатых — мучительно ломавший себя поэт не почувствовал в нём идейного противника. В то время Маяковский уже с трудом заставлял себя восхищаться государственностью, строительством и бюрократическим окостенением революции, Блюмкин же оставался романтиком плаща и кинжала, и после бурной дискуссии Маяковский от него навсегда отвернулся.

Блюмкина видели у Горького; «буревестник революции» очень заинтересовался «романтиком революции» (так называл террориста поэт Вадим Шершеневич). Когда Есенина арестовали по ложному доносу, Блюмкин предложил взять его на поруки. Впрочем, их отношения были вовсе не безоблачными. За год до гибели поэта Блюмкин грозил Есенину револьвером и тюрьмой, когда ему показалось, что поэт флиртует с его любовницей. И тут же пытался соблазнить жену Есенина, которую, заболтав, завел к себе в номер гостиницы. Верная жена дотянулась до кнопки вызова прислуги или охраны. Резкий звонок отрезвил ловеласа, и он отпустил жену приятеля. 

Ряд сторонников появившейся в 1970-1980-е годы версии об убийстве С.А. Есенина связывает со смертью поэта именно Блюмкина; некоторые из них приписывают ему подделку предсмертных стихов Есенина («До свиданья, друг мой, до свиданья»), что опровергается специально проведённой экспертизой автографа. Другие прямо называют его убийцей поэта. Но большинство источников, несмотря на свидетельства (опять же якобы) очевидцев и повторную экспертизу в 1993 г., эту версию исключают. Многими отмечалась склонность Якова к черной мистике, к оккультизму, он владел редкостной способностью — искусством перевоплощения, как оборотень, умел менять внешность, превращаясь из двадцатилетнего парня в дряхлого старика. 

Живя одно время в квартире Луначарского, с которым дружески сошёлся, принимал и там приятелей в бухарском халате, с длинной трубкой и томом Ленина в руках (говаривали — всегда открытым на одной и той же странице), а потом демонстративно переодевался в гимнастерку с тремя ромбами в петлицах. Некоторые пишут, что он был дьявольски умен, другие считают его весьма недалеким, но очень хитрым человеком. Все сходятся, однако, в том, что он испытывал сильнейшее пристрастие к деньгам, выпивке, женщинам.

Последующие события, при всём их невероятном многообразии, более-менее последовательны в хронологическом плане.

В 1922 году, после окончания сокращенного курса Академии Генерального штаба, Блюмкин становится адъютантом наркома по военным и морским делам Л.Д. Троцкого. Выполняя особо важные поручения, тесно сошёлся с наркомом. Блюмкин редактировал (если считать, что она в этом нуждалась.) первый том программной книги Троцкого «Как вооружалась революция» (издание 1923 года). Троцкий писал о Блюмкине: «Революция предпочитает молодых любовников». Осенью 1923 года по указанию Дзержинского Блюмкин вновь становится сотрудником Иностранного отдела ОГПУ. Одновременно введён в состав Коминтерна для конспиративной работы.

Хроники гласят, что он командовал штурмом города Баграм-Тепе, захваченного персидскими войсками в 1922 году. Участвовал в пограничных комиссиях по урегулированию спорных вопросов между СССР, Турцией, Персией. Очевидно, тогда же Блюмкин, знавший восточные языки, тайно выехал в Афганистан, где пытался найти связь на Памире с сектой исмаилитов, почитавших в качестве живого бога своего лидера Ага-хана, который жил тогда в Пуне (Индия). С исмаилитским караваном Блюмкин в образе дервиша проник в Индию. Однако там он был арестован английской полицией. Из тюрьмы бежал, прихватив с собой секретные карты и документы арестованного английского агента.

По заданию председателя Коминтерна Г. Зиновьева в связи с назревавшей революцией в Германии был командирован туда для инструктирования и снабжения оружием немецких революционеров. В 1924 году работал в Закавказье политическим представителем ОГПУ и членом коллегии Закавказской ЧК. Одновременно он являлся помощником командующего войсками ОГПУ в Закавказье и уполномоченным Наркомвнешторга по борьбе с контрабандой. Участвовал в подавлении крестьянского восстания в Грузии и антисоветского выступления чеченцев, которые, по восторженному утверждению одного из источников, «перед Блюмкиным трепетали!».

В 1926 году Я. Блюмкин направлен представителем ОГПУ и главным инструктором по государственной безопасности Монгольской Республики. Выполнял спецзадания в Китае, Тибете и Индии. В 1927-м отозван в Москву в связи с трениями с монгольским руководством и дезертирством начальника Восточного сектора ИНО Георгия Агабекова. Бежав на Запад, Агабеков рассекретил сведения о деятельности Блюмкина в Монголии, в т. ч. о совершении им убийства П.Е. Щетинкина — инструктора Государственной военной охраны МНР и секретаря партячейки.

Тема Блюмкина продолжает интересовать исследователей. В новейшей литературе появились работы А. Ильичевского, Я. Леонтьева и Д. Маркиша, посетившего пару лет назад литературный фестиваль в Одессе.

Многократно красочно описан считающийся достоверным факт пребывания Блюмкина в экспедиции Н.К. Рериха на Гималаи («поиски Шамбалы»). В книге Олега Шишкина «Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж» (1999), в которой содержится более 150 ссылок на документы различных архивов, утверждается, что Яков Блюмкин под видом буддийского монаха принимал участие в центральноазиатской экспедиции Н. Рериха. ОГПУ использовало Блюмкина в качестве одного из главных координаторов Тибетской миссии по свержению Далай-ламы XIII. Попав в Лхасу, участники экспедиции должны были попытаться спровоцировать противостояние между Далай-ламой и Таши-ламой, чтобы вызвать беспорядки в Тибете и сместить неугодного СССР Далай-ламу XIII. По мнению Шишкина, главная роль в этой затее отводилась Николаю Рериху. Яков Блюмкин присоединился к экспедиции Н.К. Рериха, продвигавшейся в то время по Индии, осенью 1925 года, под видом монгольского ламы. Николай Рерих восхищался эрудицией «ламы» Блюмкина, делал неоднократные записи о нём в своем дневнике, что подтверждали в своих записях вдова Рериха Елена и его сын Юрий.

Согласно версии Шишкина, Блюмкин прошёл с экспедицией Рериха Западный Китай, а затем в июне 1926 года прибыл в Москву вместе с Рерихом. Также совместным был дальнейший путь по Тибету, где миссия по свержению Далай-ламы потерпела фиаско. Шишкин указывает, что, по воспоминаниям Н.А. Луначарской-Розенель, именно Блюмкин привёл Рериха, «этого недоброго колдуна с длинной седой бородой», в гости к наркому просвещения А.В. Луначарскому. Одним из доказательств участия Блюмкина в центральноазиатской экспедиции Рериха Олег Шишкин считает фотографию из экспедиционного паспорта до Пекина, выданного китайским губернатором в Урумчи в 1926 году. В документальной повести Шишкина на этой фотографии первый слева лама с галстуком — Яков Блюмкин. По мнению А.В. Стеценко, представителя одной из рериховских организаций, заместителя генерального директора Музея имени Н.К. Рериха, на фотографии изображен ладакец Рамзана, а не Блюмкин. 

Представители различных рериховских организаций критически отнеслись к книге Олега Шишкина. В качестве одной из основ для критики используется заявление бывшего шефа пресс-центра Службы внешней разведки Российской Федерации генерала Ю. Кобаладзе. Он заявил: «Известного учёного перепутали с агентом Буддистом, и отсюда пошла вся путаница. С нашей политической разведкой Рерих связан не был. Я заявляю это официально». Не исключено, что такая категоричность связана именно с тем, что миссия Рериха планировалась и осуществлялась советскими спецслужбами. 

Тоталитарные режимы испытывали необъяснимо сильную заинтересованность в секретах Шамбалы. Достаточно вспомнить секретную организацию «Аненербе», существовавшую в недрах СС. В 2000 году заместитель директора Международного центра Рерихов А.В. Стеценко встречался с Б. Лабусовым, сменившим Ю. Кобаладзе на его посту, и сообщил, что «в отличие от своего предшественника Лабусов не проявил ни малейшего желания опровергнуть измышления Шишкина, сославшись на все тот же Закон о Службе внешней разведки, который в 1993 году, когда материалы о Рерихе и его экспедиции были переданы из архива внешней разведки в МЦР, обязывал их рассекретить и сделать общедоступными». Кроме того, по его утверждению, Стеценко проверил архивы, на которые ссылается Шишкин в своих публикациях, и нашёл некоторые несоответствия.

В 1928 году Блюмкин — резидент ОГПУ в Константинополе (Стамбуле). Курирует весь Ближний Восток. По заданию ЦК ВКП(б) он занимался также организацией в Палестине резидентской сети. Блюмкин наладил через каналы ЧК вывоз и продажу еврейских манускриптов и антиквариата из СССР. ОГПУ проделало огромную работу в западных районах СССР по сбору и изъятию старинных свитков Торы, текстов Талмуда. С целью изъятия старинных еврейских книг Блюмкин выезжал в наш город Одесса, в Ростов-на-Дону, в местечки Украины — Проскуров, Бердичев, Меджибож, где обследовал библиотеки синагог и еврейских молитвенных домов. Книги изымались даже из государственных библиотек и музеев. В Палестине Блюмкин наладил контакт с Леопольдом Треппером, будущим руководителем антифашистской организации и советской разведывательной сети в нацистской Германии, известной как «Красная капелла». Был депортирован английскими мандатными властями.

В следующем, 1929-м, году он находился там же, в Стамбуле (в ипостаси персидского купца Якуба Султанова), и когда там летом 1929 года появился высланный из СССР его кумир Л.Д. Троцкий, Блюмкин не замедлил посетить его. В ОГПУ поступил агентурный сигнал о том, что Блюмкин согласился передать секретное письмо Троцкого Радеку и обсуждал способы установления нелегальной связи с троцкистским подпольем в Москве. Считается, что это подтвердилось. Зная изворотливость Блюмкина, после консультации с Ягодой начальник 1-го Главного управления ОГПУ (позднее КГБ СССР) Трилиссер не стал отдавать прямой приказ о его аресте, а приказал агенту ОГПУ Лизе Горской-Розенцвейг (впоследствии — подполковник ГБ Зарубина, участник Манхэттенского атомного проекта), отбросив буржуазные предрассудки, совратить Блюмкина (хотя есть версия, что они были давними любовниками и даже вступили в брак), выяснить детали его сотрудничества с Троцким и обеспечить его возвращение в Москву. Руководил операцией нелегальный агент ОГПУ в Стамбуле Наумов (Л. Эйтингон), ставший впоследствии «ангелом смерти» Троцкого, организовавшим его убийство в Мексике. Замысел удался, и когда Блюмкин по прибытии в Москву в компании Горской был арестован, он сказал ей: «Лиза, я знаю, это ты предала меня!» А на казнь, по свидетельству Орлова, он пошел спокойно, со словами «Да здравствует Троцкий!», став, таким образом, первым большевиком, расстрелянным в СССР. Сталин ценил талантливых шпионов, мог им многое простить, только не троцкизм.

Небезынтересно, что Лизу Розенцвейг, родившуюся в Черновцах (тогда Буковина была в составе Румынии), а позже оказавшуюся в СССР, вовлекли в коммунистическое движение, а заодно и в подпольную организацию румынских красных её двоюродная сестра Анна Паукер, впоследствии министр иностранных дел социалистической Румынии, расстрелянная в начале 50-х как агент мирового империализма, и двоюродный брат Карл Паукер, парикмахер бухарестской оперетты, чудесным образом превратившийся в видного чекиста в Москве. Он возглавлял оперативный отдел ГПУ, был всесильным начальником личной охраны Сталина — самым доверенным лицом вождя в период его воцарения на советском троне и расправы с соперниками. За это благодарный Хозяин и самого Карла поставил к стенке в 1937-м. Такая семейка, такие судьбы.

В 1920-е годы Блюмкин был одним из самых знаменитых людей Советской России. Большая Советская Энциклопедия (главный редактор О.Ю. Шмидт) уделила ему более тридцати строк. Валентин Катаев в повести «Уже написан Вертер» наделил своего героя, Наума Бесстрашного, его чертами и портретным сходством. В современных текстах о Блюмкине никто не симпатизирует ему, разве что троцкисты: слишком он не подходит к стереотипам русского, советского, или постсоветского, или еврейского, сионистского героя. При его характеристике пользуются анахронизмом «террорист», хотя в то время его бы назвали диверсантом, и это не носило бы отрицательного оттенка. Действия его вернее было бы назвать общим термином — спецоперации, а его самого — агентом спецслужб. Сама карьера Блюмкина говорит о том, что человеком он был незаурядным.

Решение «тройки», приговорившей Я.Г. Блюмкина, в архивах обнаружено, а акт о смерти отсутствует.

Все многочисленные события этой уникальной судьбы произошли с кинематографической быстротой — за какие-нибудь пятнадцать лет сознательной жизни.

К моменту расстрела во внутреннем дворе здания НКВД на Лубянке (считается, что это произошло 12 декабря 1929 года) нашему земляку Якову Блюмкину было всего тридцать лет или немногим больше…

Леонид Авербух
Всемирные Одесские новости, № 4, 2014

Президент Всемирного еврейского конгресса критикует Израиль по всем фронтам

Президент Всемирного еврейского конгресса Рон Лаудер в своей статье в New York Times выразил озабоченность будущим Израиля и всего мирового еврейства, для которого Израиль является «чудом».

В своей статье Лаудер подчеркивает, что евреи всего мира смотрят на Израиль как свой второй дом и любуются его достижениями, однако, последние тенденции в государстве грозят «внести раскол и оттолкнуть миллионы евреев во всем мире».

Автор упоминает некоторые последние события, как то отказ выделить место для совместных молитв у Стены Плача, закрытие магазинов в субботу, запрет на суррогатное материнство для однополых пар и, наконец, Закон о национальном характере государства, «который нарушает чувство равенства мусульманских, друзских и христианских граждан Израиля».

«Сионистское движение было демократическим с самого начала. На его флаге были свобода, равенство и права человека для всех. Сионизм был одним из первых движений, кто провозгласил равные права для женщин».

«Герцль, Вейцман, Жаботинский, Давид Бен-Гурион и Голда Меир всегда подчеркивала необходимость объединить еврейский национализм с универсальным гуманизмом», — пишет Рональд Лаудер и далее обращается к Израилю с просьбой оценить последствия нового пути. «Трагично, что новая политика будет способствовать ослаблению Израиля, а в долгосрочной перспективе поставить под угрозу его экономический успех, международную репутацию и социальную целостность».