Памяти зодчего посвящена выставка, открытая недавно в тель-авивском музее Елены Рубинштейн. Она раскрывает творческий путь Шарона от модного архитектора до государственного деятеля, чье творчество во многом сформировало облик страны. Он проектировал кибуцы, больницы и университеты, и во многом определил вид Иерусалима.
Многие критики даже называли его «придворным архитектором» за тесную связь с политической элитой страны. Его первым успехом стал павильон Гистадрута на выставке в Тель-Авиве, спроектированный в авангардистском стиле. Отсюда началось его знакомство с Бен-Гурионом, бывшим в то время генсеком Гистадрута.
Другое воплощение социалистического идеала Шарона – здание общежития «Маонот Ход» на северной стороне площади Дизенгоф. Дом на 144 квартиры построен в модном функциональном стиле: в нем предполагались общая прачечная, детский сад, клуб и другие прелести коммунальной жизни. Шарон проектировал недорогие квартиры скромных размеров, стоящие сегодня по иронии судьбы бешеных денег.
Больница «Сорока» по проекту А. Шарона.
Фото: Яэль Энгельгарт
Однако под давлением прозы жизни певец «баухауза» стал сторонником все большего прагматизма. Он добивался рационального и минималистского планирования кибуцев. В 1948 году его пригласили занять пост главы департамента государственного планирования в Министерстве труда. А в 1951 году вышла его книга, посвященная вопросам планирования размещения населения страны.
Собственно, оттуда и появилась идея об интенсивном развитии периферийных городов развития, за которую Шарон удостоился острой критики в недавно нашумевшем телесериале о тяжелой абсорбции восточных евреев «Салах, это – Эрец Исраэль».
Однако сам архитектор утверждал, что он находился в русле современных тенденций в проектировании западного послевоенного мира. Это – ограничение роста крупных городов, которые становились «источником серьезных социальных проблем». Отсюда стремление не допустить концентрации населения в прибрежных городах и, в то же время, обеспечить его приток в не заселенные районы Негева и Галилеи. На тот момент треть всего населения жила в Тель-Авиве: всего в прибрежной полосе жило 82 процента населения и лишь 7 процентов – в Негеве и Галилее.
Другим фактором стало влияние Второй мировой войны, которая показала опасность концентрации населения и промышленности в нескольких крупных городах, бомбардировка которых привела к гигантским жертвам. Именно Шарон был идеологом ускоренного развития Беэр-Шевы и Афулы, и строительства Кирьят Шмоны и Димоны.
Еще одним эпохальным моментом в творчестве архитектора стала разработка генерального плана развития Иерусалима. Ещё в 1964 году его пригласили разработать план единого Иерусалима, который в 1967 году стал воплощаться в жизнь. Критики, разумеется, ставят это ему в вину, указывая, что, таким образом, Шарон способствовал «евреизации» Иерусалима.
Однако сам архитектор утверждал, что он подразумевал превращение города в святое место с международным статусом. Например, все надписи на его планах были сделаны на английском языке. Он предполагал строительство национального парка, который окружал бы городские стены и склоны горы Скопус, и Масличной горы, включая восточные склоны окрестностей А-Шейха и Рас-эль-Амуда.
По словам ряда современных архитекторов, результаты работы Шарона, приведшие к реальности 2018 года, оказались неудачей планирования.
Еще один острый вопрос, задаваемый критиками: «Надо ли считать Арье Шарона придворным архитектором сионистского проекта?» Ответ на это неоднозначен. Он не был рупором правительства, а был полноправным партнером в формировании политического пространства, совершенно отличным от сегодняшних архитекторов.
У архитекторов всегда есть клиенты, и всегда возникает вопрос, как архитекторы становятся слугами господ. Шарон был таким слугой, но стоял на своей позиции, по которой он хотел строить и реализовывать собственные проекты, исходя из своих идей, философии и реальности Израиля.
Арье Шарон умер в 1984 году и оставил после себя наследие, которое еще долго будет вызвать вопросительные и восклицательные знаки.
Наама Риба, «ХаАрец», В.П.
